Контакт первой степени тяжести - Андрей Горюнов

Все трое махнули, причем опять абсолютно синхронно, как по мановению дирижерской палочки.

– А в цирке ты не пробовал работать? – спросил Тренихин, вытерев уголки рта.

– Конечно, пробовал. Не вышло ничего. Думаешь, когда захочешь, что захочешь, то и выйдет? Нет, по заказу – шиш. Деньжат на этом даре ни копья не заработаешь. Давно уже я понял: хрена с два, не надейся, браток! На опохмел – это да! Много чудес было со мной с похмела. И когда уже опохмелишься, бывает, сверх программы прет по-прежнему: как бы для радости, что ль? Когда народ хороший в компанию попадется. Милый сердцу, приятный душе. Вот ты такой как раз в точности. – Сцепщик указал пальцем в грудь Борису. – Ведь ты детдомовский, как я? Верно?

Борис кивнул.

– Я ж чувствую! Отца и мать не помнишь?

– Нет.

– Ну, на меня смотри тогда.

Лицо сцепщика начало вдруг преображаться на глазах, превратившись в лицо женское, на редкость миловидное, нежное, ласковое, со страданием, застывшим в серых глазах.

– Вот мать твоя, – произнесло это существо прежним хриплым голосом сцепщика. – А вот отец, – запоминай…

Женская головка на плечах сцепщика превратилась в лицо мужское, страшное, лицо изувера, убийцы, пышущее глубокой патологией.

– Они мертвы, – объявил сцепщик, принимая свой исходный вид. – Отец твой мать твою зарезал через неделю, как ты родился, а самого его зашибли ломом в голову… еще через полгода. За дело.

– Что значит «за дело»? – по лицу Бориса пот тек в три ручья.

– За дело, значит – не случайно. Подробностей не вижу, врать не буду. А, вот! Еще есть тетка у тебя, сестра матери, родная сестра – лицо сцепщика превратилось на пару секунд в лицо сумасшедшей старухи лет восьмидесяти. – Еще жива, но скоро, этой осенью, умрет.

– А где она?

– Да где-то далеко. В Сибири. В сумасшедшем доме, да – в Сибири, точно. Не вижу. Нет, не ищи. Ее нельзя найти.

– Как так – нельзя найти?

– Как? Не дано. Ну, не судьба. Она к тому ж ничего и не соображает. Безумная. Гляди, – он снова на мгновенье стал старухой, и стало ясно, да, глаза пустые, как у судака.

– Болезнь Альцгеймера, – сказал Белов.

– Да. Точно, – согласился сцепщик. – Я тоже это же хотел сказать, но… Слово трудное.

– Кто ты? – спросил Тренихин сдавленно. – Скажи: кто ты?

– Я? Сцепщик! В Буе работаю.

– А живешь ты где? – спросил Белов.

– А живу я – вот, через три минуты будет, Секша – моя станция. Зовут Егор. Фамилия Игнатов. Заедешь в Секшу – всегда буду рад. Мой дом желтенький такой, возле водокачки. Меня все в Секше знают. Не найдешь, так спросишь – сразу укажут.

Он встал, откашлялся, сунул кружку в карман, сгреб со стола чайные стаканы:

– Обещал вернуть стаканы. Все, мужики! Спасибо за компанию, бывайте! Не кашляйте. Ну, просто вы меня спасли. Простите, если что не так.

Кивнул и вышел.

* * *

– Вот так сцепщик! – Власов цыкнул. – Ну и ну!

– Теперь вот все. – Белов шумно выдохнул – рассказ явно дался ему с трудом.

– Устали?

– Снова все пережил как будто. Ужасно гадостный осадок. Не опишешь.

– Прекрасно вас понимаю! Я сам такой же вонючей мрази, быдла, работяг нагляделся за жизнь предостаточно. Вообще, эта ваша история может быть просто иллюстрацией того, как некоторые небезуспешно и цинично пользуются плодами своего антисанитарного, плачевного состояния – она, безусловно, списана вами из жизни. Да, к сожалению, это так. Почти повсеместно по всей стране. Алкоголизм и его неизбежное следствие: деградация. Деградация всего, что делает человека человеком… Увы! – Власов вздохнул. – Так, значит, вы в поезде три бутылки одолели? За один час? Так ведь теперь получается?

– Я лично выпил граммов сто. Коньяк, считайте, выпил практически один сцепщик. А водку – они с Борькой пополам почти. Ну, каждый – по бутылке, если не считать граммов сто, которые выпил я. Борька знает мою норму, он мне чисто символически наливал. Для компании.

– То есть вы-то были почти трезвый?

– Да не почти, а совершенно трезвый. Ну что там мне – полстакана – смешно!

– Мне очень не нравится эта ваша история. – Власов был абсолютно серьезен.

– Конечно. Вы в нее не верите.

– Нет, не поэтому. Верю там, не верю, – это все можно проверить безо всякого труда. Меня, грешным делом, беспокоит другое. – Власов помолчал, а затем спросил в лоб: – Зачем вы мне это все рассказали?

– То есть как – зачем? – Белов опешил. – Не знаю, как для вас, а для меня-то очевидно, куда девался Борька. И где его теперь следует искать в первую очередь.

– У тетки, в сумасшедшем доме, где-то там в Сибири?

– Да нет, конечно! Это ж «не дано»!

– Ага! Тогда у сцепщика в гостях: ну, в Буе, в Секше, в желтом доме?

– Конечно, нет! Сцепщик сказал все уже, что мог.

– А, ну так, значит, там! Ну, где там? Возле летающей тарелки. О, вижу, угадал с третьего раза! Рад. Рад! Все ясно.

– Конечно! Я долго думал и сейчас почти уверен: Борька рванул именно туда. Но не надолго, на неделю. – Белов осекся. – Но, видно, там что-то произошло. Какой-то форс-мажор. Стряслось что-то с ним.

– А что стряслось-то? Как по-вашему?

– Откуда же мне знать?

– Я думал, вы и это знаете. Ну, или сцепщик вам про будущее предсказал.

– Нет. Что стряслось – не знаю. Даже не догадываюсь.

– Вы не догадываетесь, но что-то предполагаете?

– Нет. Предположений у меня никаких. В силу полного отсутствия информации.

– Но если вы ничего не предполагаете, то, может, вы хотите предложить следствию что-то конкретное. А то зачем бы вам было все это рассказывать, а нам – слушать?

– Да, предлагаю. Я предлагаю в первую очередь искать Тренихина там. Я думаю теперь, практически уверен, что он с вокзала прям – расставшись со мной и не заходя к себе домой, сразу туда и рванул.

– Как – прямо так? С вокзала?

– Ну да… – насмешливый тон сбил с толку Белова.

Теперь он уже не был уверен на сто процентов в том, что говорил.

Эта заминка не ускользнула от Власова. Он тихо цыкнул зубом, как бы с сожалением – и резко сменил тему…

– А вот скажите, – спросил он вдруг Белова. – Вот вы из вашего вояжа по Карелии и по Архангельской области много работ привезли?

– Я? Да около пятидесяти, если считать достойные внимания, и шестьдесят, ну, семьдесят, если считать эскизы и наброски…

– Так что, вы думаете, что вот Тренихин со всем этим добром, и даже не зайдя домой – назад поехал, куда-то туда, на Северный полюс, в глушь, в тайгу?