Сентябрьские огни - Карлос Руис Сафон

— О чем ты думаешь? — На сей раз этот вопрос последовал от Исмаэля, заинтригованного задумчивым выражением ее лица.

Ирен состроила удивленную гримасу, приподняв одну бровь.

Исмаэль пожал плечами и повел яхту дальше в сторону мыса. До самой пристани кораблик сопровождала почетным эскортом стайка птиц. Над миниатюрной бухтой скользили золотистые полосы света, падавшие из окон освещенного дома. В отдалении огни города отражались в воде россыпью мерцающих звезд.

— Уже стемнело, — с беспокойством сказала Ирен. — С тобой правда ничего не случится?

Исмаэль улыбнулся.

— «Кеанеос» знает дорогу наизусть. Ничего со мной не случится.

Яхта мягко уткнулась в причал. Эхо разносило пронзительный гомон птиц, которые гнездились на утесах. Темно-синяя кайма тянулась вдоль полыхающего багровым горизонта, и луна улыбалась в облаках.

— Что ж… уже поздно, — начала Ирен.

— Да.

Девочка спрыгнула на берег.

— Я возьму дневник. Обещаю вернуть его.

Исмаэль кивнул в ответ. Ирен издала нервный смешок.

— Спокойной ночи.

Молодые люди переглянулись в темноте.

— Спокойной ночи, Ирен.

Исмаэль отдал швартовы.

— Я собирался завтра идти в лагуну. Может, ты тоже захочешь…

Она кивнула. Течение сносило яхту.

— Я подхвачу тебя здесь…

Очертания «Кеанеос» растворились в темноте. Ирен постояла на причале, глядя вслед яхте, пока ночь не поглотила ее окончательно. Потом она как на крыльях полетела домой. Мать сумерничала на веранде, дожидаясь Ирен. Не требовалось быть дипломированным специалистом по оптическому приборостроению, чтобы догадаться, что Симона видела и слышала всю сцену на причале.

— Как прошел день? — спросила мадам Совель.

Ирен поперхнулась. Мать лукаво ей улыбнулась:

— Рассказывай, не стесняйся.

Ирен села рядом с матерью на крылечко, чтобы та могла обнять ее.

— А как ты? — спросила девочка. — Как у тебя дела?

Симона вздохнула, вспомнив, как сама провела день в обществе Лазаруса. Она молча обняла дочь, улыбнувшись своим мыслям.

— Странный был вечер, Ирен. По-моему, я старею.

— Какая чепуха.

Девочка заглянула в глаза матери.

— Что-то не так, мама?

Симона слабо усмехнулась и покачала головой.

— Мне очень не хватает твоего отца, — промолвила она наконец. По ее щеке к подбородку скатилась слеза.

— Папа ушел, — сказала Ирен. — Ты должна оставить прошлое в прошлом.

— Не уверена, что я хочу это сделать.

Ирен прижалась к матери и услышала, как та заплакала в темноте.

Занимавшийся день кутался в плотный покров тумана. Заря застала Ирен за чтением дневника — сокровища, доверенного ей Исмаэлем. Несколько часов назад она открыла дневник из чистого любопытства. С каждой прочитанной страницей оно лишь возрастало, превратившись в итоге едва ли не в одержимость. Исповедь таинственной дамы, исчезнувшей в пучине вод лагуны, загипнотизировала Ирен с первой строчки, словно иероглифическое письмо, неразрешенная загадка, прогоняя сон.

…Сегодня я впервые увидела лицо Тени. Она молча следила за мной из сумрака, притаившись в засаде. Я прекрасно знаю, что было в ее глазах и какая сила дает ей жизнь: ненависть. Я ощущаю ее присутствие и понимаю, что рано или поздно наше существование в этом доме обернется кошмаром. Именно теперь я отчетливо понимаю, насколько он нуждается в помощи и что я не могу бросить его одного, что бы ни случилось…

Страница за страницей неслышный голос той женщины как будто разговаривал с Ирен шепотом, поверяя сокровенные мысли и тайны, много лет пролежавшие на дне моря в забвении. Через шесть часов после того, как девочка начала читать дневник, неизвестная дама сделалась для нее кем-то вроде незримого друга, голосом, заблудившимся в тумане. За неимением иного утешения дама выбрала Ирен, чтобы поведать ей свои секреты, воспоминания и тайну последней ночи. Той далекой сентябрьской ночи, которая привела ее к смерти в холодных водах у берегов островка с маяком.

…Это снова произошло. На сей раз моя одежда. Нынешним утром, когда я пришла в гардеробную, то обнаружила, что дверцы шкафа открыты, а все вещи — вещи, которые он дарил мне в течение нескольких лет, — превращены в лохмотья, разодраны в мелкие клочья, как будто их изрезали сотней острых ножей. Семь дней назад пропало мое обручальное кольцо. Я нашла его, смятое и поломанное, на полу. Остальные драгоценности исчезли. Зеркала в комнате были разбиты. С каждым днем она набирается сил и с большей дерзостью обозначает свое присутствие, а ее ненависть становится все ощутимее. Скоро она перестанет нападать на мои вещи и обратит удар на меня. Это лишь вопрос времени. Ибо она ненавидит меня. Она хочет, чтобы умерла я. Вдвоем нам нет места в этом мире…

Рассвет устлал море золотисто-медным ковром, когда Ирен перевернула последнюю страницу дневника. Неожиданно ей пришло в голову, что никогда еще она не узнавала столько личных подробностей о другом человеке. Прежде никто, в том числе и мама, не открывал ей все секреты души с такой искренностью, с какой разоблачал дневник помыслы женщины, по иронии судьбы совершенно ей незнакомой. Женщины, погибшей задолго до того, как Ирен появилась на свет.

… Мне не с кем поговорить, некому пожаловаться, во власти какого ужаса я живу изо дня в день. Иногда мне хочется вернуться назад, пройти по своим следам во времени. Именно в такие мгновения я особенно ясно осознаю, что мой страх и горе не могут сравниться с тем, что испытывает он. Я нужна ему, без меня свет для него померкнет навеки. Я лишь молю Бога, чтобы он дал нам силы выжить. Чтобы позволил убежать туда, где нависающая над нами Тень не сумеет причинить нам зло. Я боюсь, что каждая строчка моего дневника может стать последней.

Ирен охватила необъяснимая печаль, и на глаза навернулись слезы. Она молча оплакивала память незнакомки, чей дневник зажег светоч и в ее душе. Что касается личности дамы, его написавшей, то все сведения, которые удалось почерпнуть из дневника, сводились к подписи в верхней части первой страницы: «Альма Мальтис».

Вскоре Ирен увидела, как парус «Кеанеос» рассекает дымку, приближаясь к Дому-на-Мысе. Она схватила дневник и, едва касаясь земли, побежала на встречу с Исмаэлем.

Всего за несколько минут корабль пересек течение, разбивавшееся об утесы на оконечности мыса, и устремился на просторы Черной лагуны. Потоки утреннего света вырезали фигуры на каменистых обрывах, из которых состоит по большей части побережье Нормандии, — бастионы из скал, противостоящие натиску океана. Солнечные лучи, отражаясь в воде, порождали ослепительную фантасмагорию искрящейся пены и расплавленного серебра. Северный ветер с силой надувал паруса, и киль яхты как кинжал рассекал поверхность воды. Для Исмаэля все это составляло часть повседневности, а Ирен казалось сказкой из «Тысячи и одной ночи».