Княгиня Ольга. Святая воительница - Андрей Богданов

Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дружину, и начал думать, и поведал им слова цесаря. Сказала же дружина Игорева: "Если так говорит цесарь, то чего нам ещё нужно — не бившись, брать золото, и серебро, и паволоки? Ибо кто знает, кто одолеет, мы или они? Или кто с морем в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть". Послушал их Игорь и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам, взяв у греков золото и паволоки на всех воинов, возвратился назад и пришел к Киеву восвояси".

Греческие источники этого несостоявшегося похода не знают, но откупаться от варваров и стравливать их друг с другом было вполне в традициях Византии. Подарки варварским вождям-архонтам вообще стоили дешевле организации военного похода и много меньше оплаты потерь — подготовленный воин стоил очень дорого.

Напрасно отдельные историки видят упоминание об этом походе у греческого хрониста: "В апреле месяце первого индикта, — пишет он, — снова напали большими силами турки.

Выступивший на них патриций Феофан заключил с турками мирный договор и взял знатных заложников. После того пять лет сохранялся мир"[25]. Турками византийцы называли венгров, о взятии русских заложников летопись не говорит, а мир с Византией продлился гораздо дольше пяти лет.

Если поход большими силами Руси и печенегов действительно состоялся, то как минимум Игорь и его дружина должны были обогатиться. А этого не случилось. Более того, договор, заключённый Русью и Византией в следующем, 944 или 945 г., говорит нам о значительном ослаблении позиций Руси на переговорах. После поражения 941 г. это выглядит естественно. Значит, масштабный "отмстительный" поход Игоря — такая же выдумка летописца, как победоносный поход на Царьград Вещего Олега. В начале X в. Русь всего лишь удачно договорилась с Византией о дипломатических отношениях и торговле, а в 940-х гг. сделала империи значительные уступки.

В новом договоре, датированном в "Повести временных лет" 945 г., император Роман (свергнутый в декабре 944 г.) в целом подтвердил послам "великого князя Игоря Русского", его сына Святослава, княгини Ольги и "всех князей" (в числе которых упомянуты "Володислав", "Предслава", "жена Улебова" и др.) старые условия мира, но… обязал "князей русских" воевать на стороне Херсонеса — колонии Византии в Крыму, охранять греческие владения и запретить русам зимовать в устье Днепра. Даже греки, совершившие преступления против руси, не могли быть подвергнуты казни, но переданы правосудию императора. Договор фиксировал подчинённое положение Руси, вассальное не просто к Византии, но к её крымской колонии.

Этому договору Игорь с дружинниками принёс присягу в присутствии греческих послов, на холме в Киеве, сложив перед идолом Перуна своё оружие, щиты и золото. Его воины и купцы христианской веры клялись Богом "в церкви Святого Ильи над Ручьём", сообщает летописец, "это была соборная церковь, ибо многие варяги были христианами". Одарив и отпустив имперских послов, "Игорь начал княжить в Киеве, мир имея ко всем странам. И настала осень. И начал мыслить на древлян, хотя добыть большую дань".

Полюдье. Князь Игорь собирает дань с древлян под Искоростенем осенью 945 г. Художник К.В. Лебедев

Казалось бы, после успешного похода и заключения мира, за который греки всегда готовы были платить, Игорь с дружинниками не должен был особо нуждаться в средствах. Но летописцы, с этого момента абсолютно единодушные, говорят нам об обратном:

В 945 г. "сказала дружина Игорю: "Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам". И послушал их Игорь — пошел к древлянам за данью. И прибавил к прежней дани новую, и творили им насилие мужи его. И взяв дань, пошёл он в свой город. Идя назад, поразмыслив, сказал своей дружине: "Идите вы с данью домой, а я возвращусь и похожу еще". И отпустил дружину свою домой, а с малой же дружиной возвратился, желая большего имения. Услышав древляне, что опять идёт, подумали с князем своим Малом и сказали: "Если повадится волк к овцам, то вынесет по одной всё стадо, если не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит". И послали к нему, говоря: "Зачем идешь опять? Взял уже всю дань". И не послушал их Игорь. И древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря и дружину его, ибо было их мало. И погребён был Игорь, и есть могила его у Искоростеня в Древлянской земле и до сего времени".

Четверть века спустя о такой участи Игоря напомнил его сыну Святославу император Иоанн Цимисхий: "Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Игоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю уж я о его жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, — ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи"[26].

Не важно, что император в запале спутал древлян с германцами. Историки сочли русскую летопись и греческий рассказ равно достоверными. Они даже соединили эти рассказы в один, не сомневаясь, что древляне разорвали русского князя, привязав его к двум склонённым деревьям, как славяне делали, для от-страстки другим, с волками.

Жалкая гибель ленивого, жадного и незадачливого князя долго маскировала значительно более важный факт. Именно с этого момента древнерусские летописи, до того почти во всём противоречившие друг другу, внезапно стали писать одно и то же. И эти сведения вдруг стали точно соответствовать иностранным источникам, не будучи переписаны из них!

Поразительное единство текста летописей начиналось статьёй о гибели князя Игоря в 945 г. Оно продолжалось подробным и точным описанием деятельности княгини Ольги, рассказом о подвигах её сына Святослава и завершалось известием об утверждении её внука Владимира на великокняжеском престоле в Киеве (11 июня 978 г., но в летописях ошибочно — 980 г.). Предыдущие события были для летописцев туманным предметом гаданий и вычислений. Но и последующие, более близкие к ним по времени события на Руси представлены в летописании более туманно и легендарно, чем рассказ о временах княгини Ольги!

"Историки, — удивлялся этому обстоятельству академик М.Н. Тихомиров, — относящие создание летописи ко второй половине XI столетия, не могут ответить на вопрос, почему повествование о Владимире святом и Ярославе Мудром включает более легендарные мотивы (о белгородском киселе, богатыре-кожемяке), чем рассказ об Игоре и его потомстве. Не могут они ответить и на другой вопрос: по какой причине летописное повествование о Владимире и Ярославе носит более компилятивный характер, изобилует большим количеством вставных статей, чем рассказ о событиях второй половины X в. Объяснить такую особенность летописного повествования легче всего, если предположить, что существовало особое произведение, рассказывавшее о судьбах Руси" со смерти Игоря до вокняжения Владимира Святославича[27].