Бегство в мечту - Дмитрий Леонтьев

— Есть только одно «но», которое может сыграть решающую роль в твоей судьбе, — сказал Андрей, — на «самом верху» сидят обычно очень умные люди с очень большим опытом и очень своеобразными взглядами на жизнь. Получив «все», они захотят иметь за спиной надежный «тыл» именно из умеющих любить и в богатстве и в бедности, в здоровье и в болезнях… До самой смерти. Вот таким они и отдадут все, что у них есть. Есть и второй вариант: не найдя такой женщины, они просто «купят» ту, которая им понравилась. И за это благополучие ей придется платить по самой высокой цене. Ты готова заплатить эту цену?

— У счастья нет цены, — сказала Наташа.

— Есть, — грустно заверил Андрей. — Есть. И очень высокая. В данном случае — цена унижения. Чтобы что-то получить, всегда надо чем-то пожертвовать. И иногда оказывается, что тебя надувают, как цыгане, которые подсовывают на ярмарке старого мерина вместо хваленого скакуна…

— Я учту, — сказала девушка. — Я буду смотреть жизни «в зубы»… А теперь уходи. И никогда не возвращайся…

— И все же я люблю тебя, — сказал Туманов. — Только теперь это другая любовь… Любовь памяти. Я мог бы сделать для тебя очень многое. Самое невозможное. Самое недосягаемое… А теперь я просто хочу тебя любить как память… Как юность…

— Я не могла ждать так долго, Андрей, — сказала она. — Моя красота не вечна, а у тебя впереди еще слишком долгая дорога… Но ты дал мне больше всех… Не слушай то, что я говорила в ярости… Теперь я узнала, какими бывают в юности те, кто «залез на самый верх», и почему они стали такими… Я узнала, о чем они мечтали и чего хотели. Каких женщин любили и как принимали боль разочарования… Иногда мне было очень хорошо с тобой. Спасибо тебе… А теперь уходи, не мучай меня… И никогда не возвращайся.

— Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь — позови, — сказал Туманов. — А если устанешь от жизни и тебе потребуется отдохнуть рядом с другом — приходи, я приму.

— А если я решусь остаться навсегда? — не удержалась она от вопроса.

— Это нам с тобой решать, — сказал Андрей, перелез через перила балкона и спрыгнул вниз.

— Удачи тебе, — послышалось сверху.

— И тебе, — прошептал он и не оглядываясь пошел прочь.

Автобусы уже не ходили, и Туманов медленно брел по залитому лунным светом шоссе. Окружавший его лес словно окаменел, удерживая на своих ветвях звездное небо, и ни одного звука не было слышно в застывшем воздухе. Неожиданно Андрей остановился и, подняв голову, посмотрел вверх, в усыпанную кусочками алмазов бездну.

— Я так и не сказал ей, что победил в этих соревнованиях, — задумчиво сказал он вслух. — Получив растяжение, с плохой подготовкой, но победил… Просто мне хотелось, чтобы она гордилась мной… Это уже не важно…

Яркое, полное созвездий августовское небо безмолвствовало, взирая на одинокую фигуру посреди шоссе.

— А ведь и впрямь, ближе стали, — усмехнулся Андрей, рассматривая ковш Большой Медведицы. — Наверное, раньше я просто не обращал на них внимания… Интересно, она смотрит когда-нибудь на небо? Э-ге- гей! — закричал он Медведице, — как полагаешь, старина, смогу и я когда-нибудь зажечь в ее глазах звезды?..

Небо молчало.

— Ну хоть одна звездочка! — попросил Андрей. — Всего одна, маленькая звездочка сможет осветить ее душу! Дай ей хоть капельку света! Хоть один, тоненький лучик! Ведь это так страшно — не уметь любить… Пусть и она узнает в своей жизни любовь. Достаточно одного, малюсенького осколка… Ну, пожалуйста!

И перечеркнув небо серебряной нитью, откуда-то сверху сорвалась и упала за лес звезда…

Моей наследницею полноправной будь,

Живи в моем дому, пой песнь, что я сложила.

Как медленно еще скудеет сила,

Как хочет воздуха замученная грудь.

Мое наследство щедрое храня,

Ты проживешь и долго, и достойно.

Все это будет так. Ты видишь, я спокойна.

Счастливой будь, но помни про меня.

Анна Ахматова

В насквозь прогретом солнцем купе вагона застоявшийся воздух вызывал удушье, и едва поставив вещи, я вышла обратно на перрон. Но и тут было не намного мягче — августовский зной плавил асфальт, а из витающих вокруг ароматов самым «нежным» казался запах мазута. Я достала из кармана платок и вытерла выступившие на висках капельки пота. Спешившие пассажиры украдкой оборачивались на меня. К подобным взглядам я уже привыкла. Они уже не льстили мне, как раньше, когда однажды, подойдя к зеркалу, я увидела в нем не угловатую девочку-подростка, а стройную женщину с огромными зелеными глазами и густыми, светло-русыми волосами. После этого я долго ждала чудо: вот-вот должен был появиться принц на белом коне и увезти принцессу в свой замок. Но принц воевал где-то с драконами, чудо не происходило, а моя внешность вызывала лишь навязчивые предложения «помочь устроить жизнь», да еще вот такие восхищенно-липкие взгляды. Подруги постепенно отошли в сторону, опасаясь конкуренции, из знакомых мне мужчин никто так и не смог стать настоящим другом, «срываясь» в самом начале знакомства, и тем грустнее был контраст домашней тишины и пошловатого гула голосов на работе, раздевающих взглядов, неумных комплиментов. Любовники приходили и уходили, оставаясь в памяти вереницей безликих теней, а «принц» все еще воевал где-то с драконами.

Но теперь с этим было покончено — я подала заявление об увольнении из фирмы, в которой работала, и впереди оставалась лишь последняя преграда к полноценной и обеспеченной жизни — сумасбродная прихоть моего отца. Завтра я буду в Москве и указанный в данном мне Королевым списке, под номером «два», директор московского филиала корпорации Пензин, поведает мне новую часть восторженных и хвалебных баек о моем папаше.

— Пять минут до отправки поезда, — неожиданно заорал у меня над ухом хмельной проводник, воплотивший на своем лице все цвета радуги — от венозно-красных глаз до бледно-синих губ.

Я повернулась, чтобы войти в вагон, и в тот же миг на меня с разбегу кто-то налетел, больно ударив чемоданом по ноге и отбросив в объятия кондуктора, который даже не изменил выражения на лице, давно утратив интерес ко всему, что не «булькает» и не горит.

Я выпрямилась, и припадая на ушибленную ногу, гневно повернулась к обидчику:

— Торопыга безглазая!

— А я — «просто Володя», — жизнерадостно представился нахал.

Я окинула его с ног до головы презрительным, нарочито-медленным, «уничтожающим» взглядом. Лет под тридцать, русоволосый, с худощавым, волевым лицом, на котором, над носом-«картошкой» озорно сияли веселые карие глаза, уже окруженные сетью ранних морщин. Невзирая на жару он был одет в костюм цвета «морской волны», а ворот его рубашки стягивал изумрудный галстук.

«Испепеляющий» взгляд воздействия не возымел: парень был из тех, кто с разбегу ударяясь головой о стену, восклицает, потирая ушибленный лоб: «Эвон, как я ее!»