Царская доля - Герман Иванович Романов

романа, которым зачитывался в юности. Усмехнулся и подвел черту:

— Государева Дума их судить будет, ни я! Токмо помиловать могу, но отныне пусть добрый суд дела все вершит, но не царь, дабы без гнева и пристрастия обойтись, а все по закону делать!

Глава 15

— Государь, не дело тебе самому в эту свалку встревать, мы и так бунтовщиков потихоньку одолеваем, — Михайло Голицын говорил спокойным и уверенным тоном, хотя и скрывал обескураженность. Баталия пошла совсем не так, как он рассчитывал — за лесками скрывались колонны стрельцов, что после стрельбы из редутов неожиданно стали выходить в поле и медленно выстраиваться для боя.

Попытка атаковать мятежников кавалерий, сорвать им построение и внести в их ряды смятение, сорвалась сразу — везде были прорыты замаскированные траншеи, очень хорошо замаскированные, там были укрыты сотни стрельцов, что встретили драгун залпами. Столь новые приемы ведения боя озадачили князя, и он решил начать правильное сражение, развернув в две линии весь прибывший корпус. Возникшая на пару часов пауза позволила противоборствующим сторонам подготовиться к генеральной баталии, с хода бросив на марсово поле все силы.

И пока без особого успеха, положа руку на сердце!

— Михайло, нужно ручей перейти, оттеснить бунтовщиков к лесу. И взять редуты в два огня, — царь, вот уже несколько часов пребывал в нетерпении, его деятельная натура требовала активности. Вот только Петр Алексеевич сдерживался — царь прекрасно осознал, что большие потери в верных ему войсках недопустимы.

С кем потом прикажите мятежную Москву приступом брать, если взять новых солдат просто неоткуда?!

Нет, набрать рекрутов и снять гарнизоны вполне возможно, вот только вся эта толком не обученная масса одной частью просто разбежится в разные стороны, а большинство на сторону царевича перейдет. И это еще в лучшем случае, а в худшем добрых две трети войска к бунтовщикам в любой момент переметнуться могут. Их сейчас только страх немедленного жестокого наказания сдерживает, не одну сотню солдат развешали на деревьях вдоль всего тракта. А в саму Тверь и заходить страшно — там картины апокалиптические на улицах, даже татарское войско такого разгрома учинить не смогло бы во времена нашествия Батыя, или хоть приснопамятного баскака Шевкала припоминай, или времена Смуты.

Князь как мог сдерживал гневные вспышки царя, что происходили все чаще и чаще. Михаил Михайлович прекрасно понимал, что только одним лишь страхом уже не удержать в повиновении народ, уставший от многолетнего правления Петра с его жестокостями и непродуманными реформами. Да еще отлучение царя от церкви и предание его анафеме сыграло немаловажную роль — ведь раньше люди покорялись миропомазанной сакральной фигуре самодержца, с терпением снося все лишения, а теперь сама церковь объявила его еретиком и освободила подданных от присяги.

Да оно и понятно — выходки с «сумасбродным собором» иерархи терпели до поры и времени, как и лютеранские ереси с наплывом иноземцев и неприемлемыми для православных реформациями. А как выпал момент, когда царевич отцу прямой вызов бросил, так мигом вокруг него сплотились — и народу при том намного больше, в сотню раз, самое скромное, чем верных Петру Алексеевичу сторонников.

Да и Москва почти вся за молодого царя Алексея поднялась — это какая же силища супротив встала?!

— Михайло, гвардию бросать нужно с фланга, да гаубицы через ручей переправить! Тогда редуты сможем один за другим щелкать как орехи, а так мы только перед ними топчемся напрасно и потери несем!

— Хорошо, государь, — Голицын тяжело вздохнул — царь был полностью прав. Солдат важно сберечь, но кровь из носа нужно добиться победы, пусть и с большими потерями. Виктория воодушевит армию, прекратится дезертирство, а бунтовщики пригорюнятся.

Нужен успех, пусть маленький!

В подзорную трубу было хорошо видно, как преображенцы и семеновцы дружно пошли в наступление. Как прошли через топкий ручей, не останавливаясь — гвардейцы падали десятками, шеренги истончались, но «потешные» шли вперед. Вот уже взобрались на берег, нахлынули волной — у траншей закипела рукопашная.

Русские ожесточенно бились с русскими, поле боя, словно белоснежным покрывалом, было укутано пороховым дымом. С трудом отбросили к лесу стрельцов в их чудных шлемах — те уволакивали раненных, пушкари стреляли до последнего, их перекололи штыками. Ожесточение росло — пощады никому не давали.

В подзорную трубу удалось разглядеть Петра Алексеевича — царь с бомбардирами и канонирами в красных кафтанах, протаскивал за ручей гаубицы, надрываясь. Установили на позиции, прикрытой пригорком, теперь пушки с редутов не могли их обстрелять.

— Давай, государь, давай!

Голицын видел, как царь самолично зарядил гаубицу, вбив картузы. А затем бросил полупудовую гранату, убийственную для гарнизона укрепления. Раздался выстрел — показалось, что он увидел полет черного кругляша — и точное попадание. Внутри редута яркая вспышка и черный дым, разбросало служивых, швырнуло искореженный лафет пушки. Затем последовало еще одно попадание, за ним следующее…

— Виктория, государь!

Голицын не сдержал прорвавшегося ликования — потеряв левофланговые редуты, бунтовщики сами покидали оставшиеся укрепления. Вот только не бежали, строились колоннами и отстреливались. Никто не сдавался и не просил милости — огрызались как могли, да и на помощь им выдвинулись, судя по нарядным одеяниям, черкасы.

Конные лавины схлестнулись — не успевшие спешится для «огненного боя» драгуны были опрокинуты, пошла рубка бегущих. На помощь побежали гвардейцы — казаки отхлынули, и повернули коней, догоняя стрельцов. Но это были последние выстрелы — уходящее в закат солнце наложило багровый румянец последним мазком.

— Виктория, Михайло! Теперь на Москву идти нужно!

— Дня два подождать нужно, государь, войска в порядок привести, да и отдых нужен, пусть и короткий — кони устали. А там да — выступать на Первопрестольную, бунтовщики удручены будут этой конфузией! К тому же к ним подкрепления спешат — зачем сего прибытия дожидаться?!

Глава 16

— Скоро обстрел начнут, а стена толком не восстановлена, — полковник Шереметев, командир мятежного Ингерманладского полка, стоял на куртине, что была разрушена во время штурма пятнадцать лет тому назад, и представляла жалкое зрелище.

Василий Петрович не был опытным военным как его старший брат фельдмаршал, и в сражениях не участвовал ни разу. Всю жизнь он выполнял дипломатические поручения, и отметился как неплохой администратор. Вот только карьера при царе Петре никак не пошла, наоборот, несколько раз его жизнь висела на волоске, причем недалеко от плахи.

Двадцать лет тому назад в Москве раскрыли заговор полковника Циклера и примкнувшего к нему Соковина. Заговорщики хотели обратно возвести на престол царевну Софью, впрочем, рассматривали и две кандидатуры на роль будущего выборного царя.