Русскоговорящий - Денис Гуцко

— Ты ведь и так охраняешь… поохраняй заодно, а? — и кивнул в сторону грузовика — Спать охота, сил нет. Я здесь совсем один, слушай! На всю ночь меня поставил, козёл!

Простота и наглость его были очаровательны. Удовлетворившись неуверенным Митиным кивком, он бросил уже на бегу:

— Я здесь в актовом зале залягу, ладно? А если мой придет, позовешь, я тут как тут, скажу, в туалет ходил.

«Нам так не жить», — подумал Митя, проводив его взглядом. Чернопогонник убежал, а он послонялся мимо «УАЗа» и полез в кузов, спрятаться от противных игольчатых капель.

Усевшись на продолговатый армейский ящик, в каких обычно хранят взрывчатку, снаряды — всякое военное имущество — Митя сначала сидел ни о чем не задумываясь. Ящик и ящик. Сыпалась водяная пыль, сверкая и мерцая вокруг фонаря, дрожали мокрые листья. Но спустя некоторое время стало совершенно очевидно, что следовало бы ему узнать, какое такое имущество в ящике, на котором он сидит. «А вдруг взрывчатка», — уговаривал он совесть, приподнимая крышку… При виде содержимого совесть его завиляла хвостом и тихонько лизнула под сердцем.

Митя выхватывал из ящиков салями, печенье, шоколад, красную икру… Совать было некуда, и он возвращал на место печенье и красную икру, чтобы запихать в карманы икру черную, ветчину, банки с ананасами, еще что-то в красивой упаковке, снова икру, колбасу, соленые огурчики… Из каски — вот ведь пригодилась железяка! — торчало как из универсамовской корзинки.

В актовом зале его встретил дружный батальонный храп. Он нашел Земляного, растолкал его.

— Как? Уже время?

— Тс- с, буди всех наших. Встречаемся за кустами у черного входа.

— Что такое?

— Жрать!

Вскоре, ковыряя в зубах спичками, они стояли в темноте между зарослями и стеной и подставляли лица прохладным каплям. Бойченко разглядывал пустые, только что ими опустошенные банки. Что-то в красивой упаковке оказалось туалетной бумагой. Они разделили ее, наматывая на локоть. Лапину достался самый короткий кусок. Сейчас, когда всё было съедено, они поглядывали на молчаливого, как всегда смурного Лапина с явным сожалением, что и его позвали на пиршество…

— Я вот что думаю, — сказал Митя — Это ведь все откуда-то взялось.

— Ломоносов! — качнул головой Тен.

— Мародерство, — охотно отозвался Саша Земляной.

— Ты думаешь?

— А то! Оно, родимое, и есть. В армейке икрой не кормят.

— Нехорошо как-то…

— О! правильно, — сказал Саша — Когда поел, можно и о нехорошем поразмышлять. Поразмышляй трохи, и баиньки. Уже моя смена, — и весело икнул.

Прямо напротив горкома, слева, если стоять спиной, росла из-под земли черепичная крыша бани. День мужской, день женский. Разрешили посещать баню и солдатам.

Недели две не мывшиеся бойцы сбега́ли по ступенькам предбанника с раскатистым «ура». Бушлаты падали на пол, сапоги разлетались по разным углам, порхали сомнительной расцветки портянки. Банщик, в белом медицинском халате и с виду вылитый хирург, унёс в свой кабинет большой электрический самовар и больше не появлялся.

В городе Шеки явно любили три вещи:

1. сладости

2. чай

3. медицинские халаты.

Они забежали в сводчатые, полные горячих облаков залы, скуля от восторга и мотыляя на бегу всем, чему от природы положено мотыляться на бегу. Моющиеся оборачивались, сурово отводили глаза.

З д е с ь м ы л и с ь в т р у с а х. Намылив части доступные, немного оттягивали спереди резинку, быстренько пробегались т а м мочалкой, затем — этот же фокус сзади… Солдаты почувствовали себя точно так, как чувствовали на медосмотре в призывных пунктах, когда их голым стадом водили мимо молоденьких медсестёр, а усталый проктолог встречал их командой: «Развернитесь! Наклонитесь! Раздвиньте!»

После первого же посещения армией городских бань помывочные дни распределились следующим образом: день мужской, день женский, день армейский.

Женщины на улицах попадались редко, молодые — почти никогда. И всегда торопились. Мелькали как осторожные птицы в лесу. Правда, была одна библиотекарша в библиотеке напротив старой гостиницы. Фатима. Носила юбку до колена и красилась хной. Лицом она была довольно миловидна, но главное, чем выделялась — живой мимикой и умными глазами. Солдат встречала ироничной улыбкой. И сразу как бы оказывалась в центре арены, очерченной хихиканьем, шепотком, подглядыванием сквозь книжные стеллажи.

Не кто иной, как дембель Решетов, пехотой прозванный Рикошетом, клеил ее с классическими гусарскими ужимочками. С шапкой на затылке, чубом вперед он входил, ставил локоть на стойку и длинно забросив ногу за ногу, говорил:

— А не погулять ли нам вечерком? После наступления, так сказать, комендантского часа?

За книжными стеллажами раздавался взрыв хохота.

Потом, после непродолжительных пустых диалогов, они стояли врозь — он с дружками на улице, она с подружками за витриной — и глядя друг другу в глаза, роняли реплики в зал. Он в основном скабрезности. Библиотекарша Фатима — неизвестно.

— В Баку училась, — кивал на нее Рикошет — Столичная штучка.

Митя попросил ее:

— Что-нибудь умное, пожалуйста.

И она, смерив его взглядом и пожав плечами, дала журнал «Иностранная литература», чиркнув лакированным ногтем под одним из названий: «Кто-то пролетел над гнездом кукушки».

…Они стоят у окон и смотрят на дождь. Особое состояние — смотреть на дождь. Молчат. Чувствуется — что ни скажи, всё будет резать слух. Ремни у многих сняты, плоскими медноголовыми змеями свисают с плеча. Автоматы свалены кучкой на протёртый топчан. Подходи, кто хочешь, бери, что хочешь. Хорошо, что не выпало сейчас быть там, снаружи, в каком-нибудь карауле.

Сначала капало мелко, прошивало воздух тонкими серебряными нитками. Показалось — так и выльется весь, слегка посеребрив деревья. Но скоро дождь набрал силу, зашумел и встал сплошной клокочущей стеной. Кто-то выключил телевизор, и его не одёрнули. Стала слышна дробь, выбиваемая по жестяной крыше. Постепенно, один за другим, они сошлись у окон. Бежали по улицам местные жители, солдаты и офицеры вваливались в гостиницу. Снизу доносились их матерные междометия и тяжёлое дыхание, а после по старым деревянным ступеням бу́хали сапоги, ступени ныли и потрескивали. На ходу отряхивая фуражки, офицеры торопливо пересекали холл и исчезали в коридоре, не обращая никакого внимания на бездельничающих солдат.

Теперь Митя знает, что́ такое эти бетонные желоба вдоль улиц и для чего они нужны. Как ни клокочет дождь, вода сходит быстро, не собирется лужами у тротуаров. Дикая небесная вода усмиряется, послушно бежит по заданному руслу. Скручивается в жгуты, поблёскивает бутылочным сколом, чернеет и пенится. Несёт палую листву, ветви, похожие на рога плывущих оленей — знаки разгулявшейся в окрестных горах бури. Желоба ливнёвки наполняются с краями, но удерживают поток.