Петр Первый. Император Всероссийский - Анна Романова

Петр немедля повинился перед женой и отправился в баню, продолжая вслух терзаться своим неджентльменским поведением.

У Екатерины же тряслись руки. Она давно замечала за царем всплески внезапной жестокости, но предпочитала списывать их на тяжесть ноши, которую нес Петр, правящий огромнейшим государством. Сейчас же он постепенно начинал напоминать одержимого, который однажды попробовал крови и теперь снова жаждет ощутить ее вкус.

Женщина выбежала из комнаты. Ей было невыносимо находиться в душном замкнутом пространстве, которое, казалось, только что посетила сама смерть. В кулуарах дворца ее уже ждал Виллим, с помощью которого императрица надеялась прогнать неприятный холодок, то и дело пробегающий по ее спине.

– Любовь моя, отчего же вы так смурны? – Виллим поймал ее и закружил в менуэте, увлекая за собой к нише, которая надежно скрыла их от посторонних глаз тяжелой бархатной портьерой. Екатерина снова почувствовала себя молодой бесшабашной девчонкой, а на душе ее немного посветлело.

– Ты уже слышал о казни? – царица придержала быстрые руки любовника и пытливо заглянула в его раскрасневшееся лицо. – Что там было? Царь вернулся весь в крови…

Монс пьяно хихикнул и сделал очередной глоток из полупустой бутылки сладкого вина. Екатерина напряженно следила за выражением его лица, по которому, как ей показалось, пробежала мимолетная тень страха. Сглотнув вино, Виллим пожал плечами и вызывающе улыбнулся:

– А что было? Государь самолично изволили казнить вашу фрейлину, отрубив ей голову и на прощание поцеловав ее в мертвые губы, – зловеще протянул фаворит и рассмеялся, заметив ужас в глазах императрицы.

– Ах, умоляю, не стоит быть такой впечатлительной, – Вилли сделал обиженное лицо и отвернулся к окну. – Вот если бы там меня казнили, я уверен, вы бы даже не расстроились… – трагично прошептал он и сделал еще один глоток вина.

– Что ты, глупый?! – воскликнула Екатерина и взволнованно прижала фаворита к бурно вздымающейся груди. – Уж твоей смерти я не допущу… довольно с меня этих кошмаров!

Императрица и Виллим слились в поцелуе, не замечая, что край портьеры слегка колыхнулся, словно приоткрытый незримой рукой, а затем снова вернулся на свое место.

После казни Марии Гамильтон спокойствие царской семьи, казалось, обрело идиллическую стабильность. Петр продолжал погуливать на стороне, Екатерина тайно наслаждалась запретной страстью к молодому любовнику и даже помолодела, посвежев душой и кожей.

– Екатерина, майн херц, – однажды задумчиво сказал Петр во время одного из их поздних ужинов при свечах, – годы идут, а я не молодею. После моей смерти ты станешь править Россией и, я уверен, будешь достойной императрицей…

Нервно отложив вилку и нож, Екатерина посмотрела на царя. Время действительно сказывалось на ее любимом – легкая седина пробивалась в его волосах и усах, кожу вокруг глаз избороздили глубокие морщины, а сами глаза утратили тот шальной молодой блеск, который и покорил девушку Марту много лет назад.

– Даже не смей об этом думать, Петя! – воскликнула царица и скомкала салфетку в задрожавших пальцах.

Она не могла и представить себе, что станет с ней после того, как Петр, ее опора и каменная стена, в которой было замуровано ее любящее сердце, покинет этот мир. Екатерина не боялась за свое будущее – у нее были дочери, преданные гвардейцы, престол. Но мысль о том, что с Петром придется однажды расстаться, разрывала ее душу на куски.

Петр радостно улыбнулся и продолжил есть. Екатерине же после таких бесед кусок в горло не лез, поэтому, дождавшись, пока супруг завершит свою трапезу и уедет гулять с очередной фавориткой, она поспешила к Виллиму Монсу. Ее терзали необъяснимые дурные предчувствия, и Екатерина хотела поскорее забыться в жарких объятиях молодого повесы. Войдя в покои Виллима, она так и осталась стоять в дверях. Любовник императрицы увлеченно целовал одну из фрейлин, лежавшую на его кровати.

– Ах ты, гаденыш! – прошипела женщина и решительно подошла к застывшим любовникам. – Тела тебе молодого захотелось, да?

Царица размахнулась и отвесила перепуганной девушке крепкую пощечину, от которой у той потекла носом кровь.

– Вон отсюда, потаскуха! – взвизгнула Екатерина и вдруг совершенно по-бабьи зарыдала.

На мгновение она поняла, что, должно быть, испытывал Петр, узнав о связи Гамильтон с каким-то грязным денщиком. Чувство собственничества болезненно укололо царицу – у нее было ощущение, что ее предали, причем, предали за медный, пусть блестящий, но все же грош.

Виллим же, к удивлению Екатерины, не бросился на колени вымаливать немедленное прощение. Вместо этого он неспешно поднялся с кровати, даже не потрудившись одеться, и встал во всей своей красе перед переставшей плакать императрицей.

Наглая откровенность фаворита и, что греха таить, близость разгоряченного тела заставили Екатерину забыть о только что увиденной сцене. В конце концов, она уже проходила это с Петром – а это даже не муж, так… мальчишка какой-то. Императрица подумала и произнесла:

– Еще раз узнаю – не сносить тебе головы, так и знай! – Монс неслышно издал облегченный вздох.

* * *

Измена фаворита странным образом пошла Екатерине на руку. После памятного случая тот все свое внимание уделял императрице. Петр к тому времени снова захворал и слег в постель. Екатерина же старалась проводить рядом с царем как можно больше времени, однако с наступлением ночи неизменно оставляла его на попечение лекарей и удалялась, якобы помолиться о здравии государя.

Говоря это, женщина не кривила душой – она действительно молилась за Петра денно и нощно, однако вид бредящего и корчащегося в судорогах супруга был для нее невыносим. Забыться Екатерина могла только со своим любовником, который изо всех сил старался угодить вконец изнервничавшейся императрице.

Гром, как всегда, грянул внезапно – спустя какое-то время царица поняла, что она понесла. Отцом ребенка явно был не Петр, который уже давно ограничивался с супругой одними задушевными разговорами. Виллим, узнав новость, не на шутку испугался, понимая – если об этом станет известно царю, отсечением головы фаворит не отделается.

Петру же в это время, как назло, полегчало: он начал вставать и ходить без поддержки, но вместе с тем его странное поведение еще больше усугубилось. Часами царь пропадал в дворцовой кунсткамере, запираясь там на ключ в компании бутылки вина.

Однажды любопытство и беспокойство, снедавшие Екатерину, все же победили, и она сделала второй ключ. Дождавшись, пока Петр войдет в кунсткамеру и выпьет там достаточно вина, чтобы его бдительность притупилась, женщина тихонько открыла своим ключом заранее смазанный замок. В комнате был полумрак. Стеллажи и полки были заставлены стеклянными колбами с мутной жидкостью, в которых виднелись некие смутные очертания. Екатерина тихонько прокралась внутрь, опасаясь выдать свое присутствие, и увидела Петра в самом конце комнаты. Тот сидел на полу и что-то невнятно бормотал одной из колб. Екатерина неслышно обошла один из стеллажей и напрягла слух.