Продолжение следует - Наталья Арбузова

Девочка закончила разговор и пришла к нему на помощь. «Александр Иваныч, вы меня не сразу узнали. Это я». (Кто «я»? «Я» бывают разные.) Выручила из затрудненья и ушла в себя. Если бы знакомство состоялось немного позже, после Линдиной смерти, Зырянов решил бы, что видит новое воплощение Линды – такое повышенье она заслужила редкими собачьими добродетелями. На Белорусском вокзале новое Линдино воплощенье кивнуло ему и вышло. Порхал снежок. Все религии одинаково правы и неправы. Сформулируем гипотезу сами. Получится не хуже. Линдина душа (а она у нее была? не придирайтесь, богословы) вселилась (точно рак-отшельник в новую раковину) в самую удачную оболочку, какую когда-либо видела. Получилась вот такая деликатность. (А что, девчонка временно была без души? ну, что-то подобное.)

14

С некоторыми людьми легко, и не знаешь почему. С другими говоришь – будто воз везешь. И не возраст тут решает. Слушали же Зырянова студенты под лестницей. Зависит всецело от энергетики. Если соль не солона, чем сделаешь ее соленою? Не играй под суфлера, не пой под фанеру, не тяни кота за хвост. У Зырянова с собой было. Прихватил порядочно из других миров, отправляясь гостить на землю. Механизм передачи энергетики от человека к человеку не изучен, но сам факт сомненья не вызывает. Выздоравливают же в палате раненые, если заведется один живчик. Зырянов знал вдрызг больных людей, дерзавших лечить кого-то наложеньем рук (за деньги). Что можешь ты отдать, если у тебя на самого себя не хватает? Депрессивные психоаналитики, общенье с которыми явно вредно – это из той же оперы. Цельный и ясный, точь-в-точь вымытое до скрипа стеклышко, Зырянов был мощным энергодонором. Мог много отдать – и много еще оставалось. Видно, потому люди с ним и склеивались.

15

А вот глаза у Зырянова не были цельными и ясными. Сдался, пошел в серьезную глазную поликлинику. Назвали штук пять диагнозов и предупредили: оперировать опасно. Что здесь, что за границей – риск остается. А Зырянову как назло хотелось смотреть, смотреть и смотреть - пока еще видит. И полетел на Тенерифе. Ему в воздухе было весело и занятно, чувство опасности вовсе отсутствовало. Огляделся вокруг: не сидит ли поблизости знакомая темноволосая девочка. Пока нет, но еще появится. Раз он слепнет, провиденье должно послать Миньону, чтоб его водить. Худенькое плечико задержавшегося в подростковом возрасте существа. Старик – это подросток наоборот. До взрослого стандарта оба не дотягивают. Ей двадцать от начала, ему двадцать до конца. А сходство заметно. Так он и летел один – в полном салоне,, и рядом пустое кресло.

16

Ну, были женщины. Но могли быть и получше. Мало он их настрелял, и всё бестолку. Опыта хватило, чтоб отбить охоту охотиться дальше. Вот острова в океане – самое то. На море-окияне, на острове Буяне деются чудеса. Вчера океан был злой как черт, сегодня смиренней голубицы на яйцах. Может, когда и смирен, только не весной. Шибается о скалы, вздымает разноцветные фонтаны, ворочает во такие бульники. Войти в него еще кой-как можно, если не убоишься. А вот выйти целое дело. Надо всё время оглядываться на идущую за тобой волну. Стать к ней боком, расставить ноги – только б не повалила. Волна перекатится через твою голову, обнажит каменистое дно, утащит из-под ног гальку с черным вулканическим песком. Тогда можно сделать еще несколько шагов. А где уж поднимается берег, там нужно подать ноги вперед подобно дельтапланеристу, и пусть волна сама тебя высадит, как на лопате. Трижды его крепко шарахнуло камнем, притерло к выступу скалы – отделался синяками. Это под Новороссийском его волна когда-то затаскала. Раз семь падал лицом вниз, но в конце концов вылез. Сейчас на гребне волны Зырянов поймал – не на берегу нашел - классные часы с двумя циферблатами. Если постоянно путешествовать, можно на одном циферблате сохранять свое домашнее время, на другом ставить местное. Так он и будет делать.

А вот и она идет, склеенная с Зыряновым юная леди – даже не удивился. За ней штук восемь девчонок лет по тринадцати, разного калибра, иные выше ее ростом. «Ну и ну! да разве с ними можно к океану?» - «Ничего, Александр Иваныч, они послушные. У меня теперь такая работа: возить группы детей. Купаю их в аквапарке, у нас абонемент. И дельфины там». – «Ну хотя бы диплом вы защитили?» - «Я его представлю, и на защите появлюсь. Корочку получу потом, между делом». И тут же полезла в воду, прямо в шортах, рассекая волны. Подопечные наблюдали с ужасом, но и с гордостью. По-видимому, стучать родителям не собирались. Выловленные Зыряновым часы – с коротковатым ремешком, с юношеской руки - отсчитывали секунды с момента, когда темная голова исчезала в массивной волне, до того как снова появлялась в поле зренья, облепленная прядями волос.

17

Вернулся в Москву. Жил бок о бок с мужиком, который строил мосты. Мужика звали Артемом. Уходил рано, приходил поздно. Выходных вообще не признавал – теперь многие так. Дома пил лишь растворимый кофе, ел вообще где-то там. Стирали ему тоже где-то там. Но деньги у мужика были, и отдавать себя полностью в чьи-то руки он не хотел. Зырянов его ох как понимал. Вымыть за Артема рекламную кофейную кружку он не считал западло. Уроков у него не было. Англоязычный бум уже миновал, а шевелиться не хотелось. Лежал на диване и грезил. Наконец очнулся и решился на операцию, бо трудно стало читать.

Первый глаз ему довели до кондиции, второй запороли. Сказали, что в его конкретном случае это блестящий результат. Вероятность успеха каждой операции была существенно меньше пятидесяти процентов. При неудаче с первым же глазом операцию на втором отменили бы вообще, да он и сам бы не пошел. Стояла тихая безвыездная осень. Деньги все были истрачены. Артем заплатил за полгода вперед, ему было по барабану - что сейчас, что потом. Зырянов глядел драгоценным глазом на клен под окном Артемовой комнаты и читал вслух названья книг на стеллажах. Нет слепоты – нет и Миньоны. Хотя где она тут, в Кузьминках, могла ему попасться? Должно быть, кунает в теплые моря девочек-переростков из богатых семей. Собаки – да, ничейные собаки попадались. Но брать их домой – хлопот не оберешься. Немного переждет, одноглазый полифем, и пустится в новые странствия.

Ну и хорошо, что не ослеп: водить его решительно некому. Покуда возился с глазами, ни на кого не похожая девочка вышла замуж в Испании. Но до Зырянова эта информация никогда не дойдет. Даже до меня дошла частично. Всё, что знаю, я сказала. Еще вижу: Зырянов сидит слушает со старой немецкой пластинки шубертовские песни Миньоны. Потом еще долго сам себе вычитывает вслух:

Nur wer die Schnsucht kennt,

Weiβ, was ich leide

Allein und abgetrennt

Von aller Freude.

За стеной храпит толковый, надежно приземленный Артем. Живы будем – не помрем.

Трюх, трюх, рюкзак. Оттягивайте руки, сумки. Надо поспеть за вечер в две тусовки. Придет к шапошному разбору – добрым людям спать пора. Разложит наспех книги где попало: на пианино, на столах, на стульях. Начнет рекламировать срывающимся голосом. (А чтоб вы пропали, Пастернаки и Мандельштамы.) Продаст одну, ну две – и снова в темноту. Домой, если это можно назвать домом. В квартиру к бывшей жене, как раз к скандалу. Закроется в комнате, на которую не имеет никаких юридических прав, по нонешним законам о собственности. В комнатушке, до потолка заваленной книгами. Кончился книжный дефицит – иссякла его фарцовка. И московский демографический перекос ушел в прошлое. Мужчины больше не калымят у черта на рогах. Все тут, свои и чужие. Бери – не хочу. Строительный бум в преддверии экономического чуда.