Щепкин и коварные девчонки - Анне-Катрине Вестли

Её папа подъехал к самому крыльцу, он сидел в седле и ждал. Он кивнул Малышу, стоявшему у окна, и Малыш кивнул в ответ, хотя он не отрывал глаз от коня, потому что так близко, как сегодня, он никогда коней не видел.

Конь был тёмно-рыжий, с белой гривой и белым хвостом. Вот тётушка Забота вывела Кнопку, её папа нагнулся, подхватил дочку и посадил на коня впереди себя. И пустил коня шагом к тропинке, но в эту минуту на дороге показался маленький серый грузовичок и свернул к дому Малыша.

Это вернулся домой папа. И он аккурат успел увидеть мужчину верхом на коне и маленькую принцессу в короне и с длинными волосами. Папа опешил. А мужчина на коне вежливо кивнул папе, и папа кивнул в ответ, но не удержался и взглянул на принцессу ещё раз, потёр глаза и покачал головой.

Малыш чуть не рассмеялся, такое недоумение было написано у папы на лице. Малыш ничего не сказал, он только улыбался и поглядывал на папу, который смотрел на принцессу.

Тут папа заметил тётушку Заботу и удивился ещё больше. Она хлопотала на кухне, распевая песни, и чувствовала себя как дома. Пришлось Малышу рассказать, что он заболел и тётушка Забота приходила каждый день, чтобы он не оставался один.

– В маминой работе не только плюсы, – сказал папа грустно; видно было, что он расстроен.

– Лично я ужасно рад, что заболел, – ответил Малыш. – Я так прекрасно провёл время!

Тётушка Забота переделала все дела и засобиралась домой – к Малышу приехал папа, а ей надо бы и в своём доме порядок навести к воскресенью.

– Приходи, когда я не болею, тоже, – сказал Малыш.

– Спасибо за приглашение, – ответила тётушка. – Всего хорошего, Малыш, и передавай привет Щепкину.

Вечером, когда вернулись мама и Филипп и все сели за стол ужинать, папа сказал:

– Сегодня я читаю Малышу сказку на ночь.

– Мне казалось, ты говорил, что не стоит читать ему сказки, – удивилась мама. – Ты сказал, что он наслушался сказок до того, что теперь видит их наяву.

– Это я глупость сморозил, – ответил папа. – А теперь наоборот – сам хочу почитать сказки, чтобы тоже встречать в жизни принцесс на тёмно-рыжих конях. Вот так я вам скажу.

Малыш сидел на своём месте, и вид у него был такой, будто бы он понимает всё лучше остальных. Он так сосредоточенно ел гуляш, словно бы ничего другого вокруг и не замечал, но если бы вы присмотрелись к нему внимательно, то увидели бы, что он улыбается всем телом. А улыбался он так потому, что был страшно доволен.

Малыш поправился и снова каждый день ездил с мамой в магазин. У мамы было очень много работы, потому что приближалось Рождество. Она всё время задерживалась на работе, а Филипп с Малышом сами готовили обед и даже мыли посуду, потому что мама очень уставала.

– Потерпите, скоро Рождество, каникулы, тогда повеселимся, – говорила мама.

А пока дел было невпроворот, ведь приходилось не только ходить на работу, но и печь сладкие рождественские полена и украшать к празднику дом.

– Мне забот и хлопот слишком много, – горько вздохнул Щепкин. – Так мы себя загоним.

– Потерпи, скоро Рождество, каникулы, – ответил ему Малыш.

– А разве принцесса не звала нас в гости? – вспомнил Щепкин.

– Ты прав, – ответил Малыш. – Мы можем сходить к ней в Рождество, потому что тогда мы будем свободны.

Часто вечерами они стояли у окна и смотрели на взгорок: там наверху сказочно красиво мерцали окна. Наверняка там у принцессы замок.

В Рождество Малыш проснулся утром, как обычно, рано, и Щепкин тоже проснулся, но мама, и папа, и Филипп спали.

– Нам нельзя шуметь, – сказал Малыш, – потому что мама предупредила, что они хотят спать, пока сами не проснутся.

– Может, сходим к принцессе? – предложил Щепкин.

– Давай, только мне надо одеться, – ответил Малыш.

Он старался изо всех сил и справился со всем, кроме башмаков. У него никак не завязывались шнурки, вот ведь досада!

Он взглянул на Филиппа. Что это у него под ухом? Представьте, Филипп лежал ухом на будильнике, а тот звонил, и впервые в жизни Малыш увидел, что его старший брат Филипп услышал трезвон будильника и проснулся! Малыш открыл было рот, чтобы сказать про это, но засмотрелся на Филиппа, который вдруг заговорил сам с собою!

– Ага! Съели? Времени половина восьмого, а я могу не вставать!

– Зачем ты поставил будильник, раз у тебя каникулы? – удивился Малыш.

– А чтобы подразнить себя. Я всё сделал, как будто мне надо в школу, а потом раз – и не иду!

– Ну ты и придумал! – с уважением сказал Малыш. – А ты мог бы заодно завязать мне шнурки? Мы с Щепкиным пойдём на улицу, чтобы вам не мешать.

– Хорошо, – кивнул Филипп, но потом еле справился – он свесился с кровати и каким-то чудом в полудрёме всё же затянул шнурки, тут же отвернулся к стене и крепко заснул.

Малыш прошлёпал на кухню, открыл жестянку с хлебом, вытащил большую горбушку и принялся сосать и грызть её. Потом он зашёл в гостиную и взял из вазы яблоко.

– Ну вот, а теперь пойдём прогуляем наши подарки, – сказал Малыш.

На Рождество ему подарили санки. Они были светлые и словно блестели. Санки подарили мама с папой, а Филипп подарил сиденье, которое прикручивается к санкам, и оно было как раз впору Щепкину, которому достался и второй подарок. Мама сшила ему мешок для санок, потому что она сообразила, что, если Щепкин тоже будет кататься с гор, его лучше всего сажать в такой мешок, чтобы он не потерялся.

– Щепкин, полезай-ка в свой мешок, – сказал Малыш.

Щепкин только того и ждал, он очень гордился своим подарком. Малыш привязал мешок с Щепкиным к сиденью и вышел с санками из дома. Санки выкатились на лестницу и запрыгали по ней – бум-бум-бум, – но и санки, и Щепкин успешно спустились вниз.

– Нам наверх, – сказал Малыш и показал на просеку, которая вилась вверх по взгорку за домом.

– Да, – кивнул Щепкин.

А больше он ничего не сказал, потому что он был совершенно поглощён этим приключением – его в мешке везут на санях прочь со двора.

Идти вверх было трудно, потому что просека поднималась очень круто.

– Вот если бы ты, Щепкин, мог немного повезти меня, – сказал Малыш.

– Я бы и сам хотел того же, – ответил Щепкин, но было непохоже, что он говорит правду, потому что Щепкину нравилось ехать, как он сейчас ехал, и менять ничего не хотелось.