Когда умирают слоны - Чингиз Абдуллаев

Ладно, перейдем к третьему варианту, самому неприятному.Допустим, взрыв организовали сотрудники МВД. Эти люди убрали Гургенидзе ипопытались уничтожить Дронго в автомобиле Джибладзе, поскольку абсолютно незаинтересованы в объективном расследовании. Что ж, тогда тем более нужновыяснить, кому и зачем понадобилась смерть генерала Гургенидзе.

И, наконец, есть последний вариант. Четвертый. Взрыворганизовали внешние силы. Но их так много, что размышлять об этом – все равночто гадать на кофейной гуще. Над четвертым вариантом придется поработать болеедетально и для этого прежде всего встретиться с людьми, которые могли знать опоследних днях и часах генерала Гургенидзе.

Внизу послышались чьи-то голоса.

«Надеюсь, это пришли не меня убивать, – несколькомеланхолично подумал Дронго. – Обидно, что у меня нет даже перочинногоножичка».

Он прислушался к голосам. Кто-то посторонний разговаривал сМерабом, но уловил и голос дежурившего в доме сотрудника. Дронго решилспуститься вниз.

На первом этаже, помимо Мераба и охранника, стояли двоемужчин. Один из них старался всучить сверток с продуктами хозяину дома, чем,видимо, вызвал его недовольство. Было понятно, что Мераб что-то выговариваетгостю на грузинском. Должно быть, несмотря на очевидные продовольственныетрудности, объяснял, что может обойтись собственными силами.

Заметив спускающегося Дронго, мужчина шагнул к нему икоротко поздоровался.

– Мы привезли вам посылку от Нодара, – сообщил он,протягивая ему небольшую картонную коробку.

Дронго кивнул, взяв ее, но решил открыть у себя в комнате.

– С нами приехала госпожа Мегрилишвили, – продолжилсотрудник Министерства безопасности. – Если разрешите, мы пригласим ее в дом.

– Конечно, – согласился Дронго. – Надеюсь, хозяин позволитнам устроиться в соседней комнате.

– Сидите где хотите, – отозвался Мераб. – Я скоро ужинприготовлю. Через несколько минут.

Вернувшись к себе наверх, Дронго осторожно открыл коробку. Вней лежал завернутый в промасленную бумагу пистолет Макарова. Хорошо смазанныйи с одной запасной обоймой. Дронго подумал, что теперь будет чувствовать себягораздо увереннее. Оставив коробку в незапертой тумбочке, он спустился вгостиную, где теперь рядом с одним из сотрудников Нодара стояла молодаяженщина, одетая в военную офицерскую форму. У нее была короткая мальчишескаястрижка, мелкие черты лица, карие глаза, узкие губы. Увидев вошедшего Дронго,она замерла, словно ожидая приказа старшего по званию.

– Здравствуйте, – кивнул ей Дронго, – очень рад вас видеть,госпожа Мегрилишвили.

– Спасибо, – чуть улыбнулась она, – вы, очевидно, тот самыйэксперт, о котором мне говорили? Я была в гостях, но меня нашли и попросилисрочно приехать. Я слышала о взрыве у здания нашего министерства, но не думала,что меня позовут из-за этого. – По-русски женщина говорила почти без акцента.

– Не только из-за этого, – отозвался Дронго. – Давайтеперейдем в соседнюю комнату и поговорим. На сколько я могу задержать моюгостью? – обратился он к сопровождающему ее сотруднику Министерствабезопасности.

– Мне приказали привести ее к вам и ждать, пока вы незакончите разговора, – доложил офицер.

– Значит, меня можно оставить здесь хоть до утра, – невеселоусмехнулась женщина. – Трудно быть военным переводчиком в наше сложное время.

Они прошли в соседнюю комнату, где стоял большой темныйрояль, немного пожелтевший от времени. Сели на низкий диван у стены.

– Как мне к вам обращаться? – поинтересовался Дронго. – Пофамилии слишком официально, а по имени – фамильярно.

– Конечно, по имени, – улыбнулась она, – меня все зовутЛилией.

– Меня обычно называют Дронго, – произнес он привычнуюфразу.

– Знаю, – откликнулась она. – Мне сообщили, что меня ждетэксперт с таким странным именем.

– И, очевидно, сказали, что я провожу расследованиенеожиданной смерти генерала Гургенидзе, с которым вы недавно вернулись изпоездки в Вашингтон?

– Да, сообщили. Вообще-то мне сказали, что вы американскийэксперт. Но я слышала про Дронго достаточно много, если вы тот самый известныйДронго.

– Тот самый, – проворчал он и предложил: – Давайте перейдемна английский. Возможно, нас здесь слушают. Вы должны знать английскийдостаточно хорошо, если были официальным переводчиком грузинской делегации.

– Надеюсь, что знаю, – ответила она, тут же переходя наанглийский. – Мои родители работали в Канаде, в торгпредстве еще в советскоевремя. Я училась там в местной школе. Потом мы переехали в Австралию. Для меняанглийский такой же родной, как русский и грузинский.

– Я обратил внимание на ваш русский. Вы говорите безхарактерного грузинского акцента. И ваш английский тоже абсолютно безупречен.Как родной язык.

– У меня должны быть четыре родных языка, – призналасьмолодая женщина. – По отцу я грузинка, а по матери – еврейка. Мы вернулись вТбилиси после неожиданной смерти моей мамы в 94-м году. Она погибла вМельбурне. Мне тогда было семнадцать. Я не могла оставить отца одного, а онхотел вернуться в Грузию. Отец получил инвалидность и считал, что будет лучше,если мы переедем в Тбилиси.

– Он получил инвалидность, а ваша мать погибла, – повторилДронго, – что случилось с ними в Австралии? Извините, если я задал бестактныйвопрос.

– Попали в автомобильную катастрофу, – нахмурилась Лилия, –в них врезался грузовик. Мать погибла сразу, а отец стал инвалидом. Егоотправили в Москву, на пенсию. У нас в Москве есть квартира, но отец решил, чтобудет лучше, если мы переедем в Грузию. Мы сдаем свою квартиру в Москве и наэти деньги живем вот уже около семи лет. Я закончила институт иностранныхязыков и пошла работать военным переводчиком.

– Ваш отец жив?

– Да. Я живу с ним.

– Он не считает, что ошибся, вернувшись в Грузию? Поменявжизнь в спокойной Москве на достаточно сложную в Тбилиси?

– Нет, – убежденно ответила Лилия. – Надо знать моего отца.Он гордится тем, что его дочь служит в армии. Папа оформил грузинскоегражданство для нас обоих, чтобы я могла служить в нашей армии.

Дронго подумал, что завидует таким людям, сумевшим найтисебя в сложных условиях существования новых независимых государств. Как же надоверить в перспективу развития своей страны, чтобы быть таким оптимистом! Ивдруг спохватился: «Получается, что я пессимист? Потому что я не верю внормальное существование отдельных частей распавшегося государства, котороераньше называлось Советским Союзом. И слишком долго, слишком больно переживаюего распад. Хотя, наверное, все правильно. Кто-то мне говорил, что в римскихпровинциях острее чувствовали распад некогда великой империи, чем в самом Риме.Последние двести лет императорами там были выходцы из провинций. В отличие отримлян, превратившихся в циников и эгоистов, потерявших веру в богов исобственные идеалы, провинциалы продолжали жить идеей великой империи. Может, ия такой же провинциал, переживший распад моей империи?