Пропавшая дочь - Адам Нэвилл

Отец сглотнул. Он снова попытался вспомнить, что случилось до того, как он застрелил Боулза, – нужно было найти последовательность в кровавом беспорядке, творящемся у него в голове.

– Я нашел их и…

– Что?

– Затем я погнался за Боулзом. Он побежал. Я выстрелил в него. Мне нужно было сматываться. Сосед увидел меня. Мальчики оставались наверху.

– Что с твоей маской? Ты же был в маске?

– Я снял ее, когда меня начало рвать. – Голос Отца утратил силу. Он чувствовал, как теряет силы, просеивая обломки своего визита, разделяя бремя катастрофы с другом, который дал ему шанс найти дочь.

– Он видел тебя?

– Да.

– Они мертвы? Ты уверен?

Мертвы. Странно, но он до сих пор не мог полностью оценить тяжесть этого слова. Шок и отвращение оставили мало места для осознания истинных последствий его действий. Но сейчас это слово отдалось внутри него, как звон огромного кимвала. От реверберации зубы застучали, а волосы на похолодевшей коже головы встали дыбом, словно наэлектризованные. Мертвы.

Он отнял две жизни. Эти маленькие огоньки ежедневно преждевременно гасли по всему миру, и за несколько лет их количество исчислялось десятками миллионов. Но он никогда не думал, что станет причастным к этому великому затмению, даже в такой грязной воде, в которую он сейчас вошел. Видеть мир, чувствовать своей кожей его температуру, грезить, думать – те двое теперь всего этого лишены. Больше они не будут дышать, пусть и упивались вещами, способными вызвать у любого добропорядочного человека тошноту.

– Думаю, да.

– Думаешь?

– Уверен. Я попал… первому в лицо. В Боулза пару раз. С близкого расстояния.

Было в этой казни с помощью пистолета что-то решительное и глубоко личное, будто он был каким-то полувоенизированным бунтовщиком в Центральной Африке, в месте, превосходившем даже библейские описания ада. Отвращение снова усилилось, когда он вспомнил темную кровь, вытекающую из бледной шеи Боулза на зеленую террасу.

– О боже.

– Я помогу с этим. Но тебе главное сохранять спокойствие и не высовываться. Выходи из номера лишь ненадолго. Или совсем не выходи, если только у тебя не сломано плечо. Можешь купить еды и воды внизу, если у них есть. А пока я выясню, что происходит. Мы даже не знаем, вызвал ли сосед полицию, а еще кому-то нужно эвакуировать тех детей.

Отец заметил, что нотка разочарования в ее голосе стала менее выраженной. Он сказал уже достаточно, чтобы испортить день кому угодно, но не все. Выкладывай уже.

– И… машины. Я задел на обратном пути несколько машин.

Скарлетт Йоханссон промолчала, но это молчание было хуже любых слов. Он почти слышал, как рвутся нити, на которых он болтался. Она не станет с ним больше работать, и ему не хотелось больше оставаться самим собой.

– Есть кое-что еще.

Вздох.

– Продолжай.

– Боулз. Я допросил его, до того как… и он рассказал про человека по имени Рори, который живет в «Коммодоре», у побережья. Он что-то знает. Рори Форрестер.

– Молодец.

Ему захотелось расплакаться от этой скудной похвалы.

– Этот тип, Рори, он связан с мафией. С бандой «Короли». Так сказал Боулз.

– Ни хрена себе. – Она произнесла эту фразу шепотом, отчего та прозвучала еще зловеще. – Они… Ладно. Я проверю. Какую-нибудь аппаратуру удалось добыть?

– Нет. Я зашел и вышел… наверное, через пару минут. Мне казалось, что я пробыл там дольше, но на меня напали сразу, как только я поднялся наверх. Времени хватило лишь на пару вопросов. Я брызнул в Боулза из баллончика. Но если б он не побежал, если б… на чердаке никого не было, ничего бы не случилось. Ничего этого.

– Мы не знали, что он не один, но подозревали, что он снова взялся за старое. Должно быть, он организовал новую группу. Как твоя голова?

– Голова?

– Как себя чувствуешь?

– Не знаю. Как и следовало ожидать, наверное.

– Как думаешь, сможешь залечь на дно?

– Да.

– Я позвоню, когда разузнаю все поподробнее.

– Этот Рори, мне нужно нанести ему визит…

– Боже, нет. Даже не думай об этом. Боулз был лгуном. Садистом и лгуном. Возможно, это дезинформация. Мне нужно все тщательно проверить, прежде чем мы что-то предпримем. А если этот Рори живет на побережье, это будет проблематично. Даже местная полиция больше не появляется там, разве что в самых крайних случаях. Ты – не военный, и ты расстроен и ранен. Ты должен оставаться на месте.

– Меня беспокоит, что мы теряем время. До этого у нас не было зацепки. А теперь у нас есть имя.

– Твоя дочь пропала два года назад. Пара дней или недель ничего не решат. Не сейчас. Прости.

Шесть дней он оставался в номере. День и ночь держался за плечо и иногда плакал. Сустав и рука превратились в больного ребенка, нуждающегося в тепле и ласке родительского ухода. Единственным светлым моментом был прохладный душ, ежедневно даровавший по минуте блаженства. Но в тесном и жарком номере пот немедленно собирался вновь в каждой трещинке и складке его тела.

Большую часть воды, выделяемой для его номера, он пил из-под крана в ванной. Один раз в день позволял себе набирать полную раковину холодной воды. Опускал в нее лицо, а правое запястье подставлял под бегущую струю, чтобы остудить горячую кожу руки.

Когда ему требовалась еда, он брел к торговому автомату на пустом ресепшене двумя этажами ниже. Каждый шаг заставлял его задыхаться. Картонные коробки с едой были изготовлены его последним работодателем – культивированные микропротеины, которые несколько лет назад он рьяно помогал распространять, поскольку мировые цены на продовольствие выросли, а экспорт сократился. Обеды были ароматизированы и по форме напоминали продукты, которые ели когда-то, в лучшие дни. С тех пор как он перестал работать в сфере логистики – хотя он почти не вспоминал то время – было сделано несколько улучшений.

Пятнадцать лет назад, когда его компания начала распространять эти обеды, Отец задавался вопросом, не придется ли однажды ему самому есть еду, изначально предназначенную для голодающих. Питательное вещество с высокой степенью переработки являлось дополнением к зарубежной продовольственной помощи, когда запасы зерна сократились, а затем практически исчезли. Производство большого количества в ущерб разнообразию быстро стало насущной потребностью. Но каждый синтетический пищевой продукт, неустанно производимый химическими заводами страны, теперь потреблялся внутри страны, заменяя собой мясо и молоко, и не добирался ни до обессиленного чернокожего населения Африки, ни до жутких палаточных лагерей, возведенных в Южной Европе.

Еда в автомате стоила в три раза дороже, чем в магазинах, но Отец покупал ее и ритуально разогревал в одной из двух микроволновок в кухонной зоне, после чего осторожно возвращался к себе в номер. К тому времени, когда он садился за маленький столик, еда остывала и ее можно было есть пластиковой ложкой, хотя даже медленное шевеление челюстью отзывалось в плече болезненными покалываниями. Он пытался ослабить неутихающие боли либо садясь, либо ложась на бок и постоянно поправляя подушку на мокрой от пота кровати. То, что пальцы левой руки сохранили подвижность, являлось хорошим знаком, и по этой причине он откладывал поход в больницу в Шипхее. Больница находилась недалеко от того места, где он с семьей когда-то жил, и он не смог бы снова смотреть на этот холм, как и видеть всплывающие в памяти силуэты старых домов.