Фундаментальные вещи - Тициано Скарпа

— И что же ты? — спросил Тициано, после того как я закончил рассказ о ста тысячах евро в новеньких купюрах, только что нашлепанных в Европе.

— Я вернул ей деньги.

— А она?

— Оставила их у себя.

— А потом?

— А потом она переехала в квартиру побольше. И завела ребенка.

— Дай-ка я угадаю: без тебя.

— Угадал.

— Да ладно, я ожидал худшего.

— Куда уж хуже!

— Нет, я думал, рассказ будет хуже. А вышло неплохо. Возмещение повлекло за собой ущерб… Деньги на покупку не материального, а духовного: она прощает его, и он спокойно умирает. Впрочем, перед самой смертью проявляется его эгоизм: он оставляет после себя известие, способное отравить любое существование… Деньги порождают воспоминания, которых до этого не было. Они могут загубить жизнь, наполнив ее сомнениями, но одновременно дают возможность начать новую жизнь, жизнь ребенка.

— Именно.

— Нет-нет, рассказик очень даже ничего. Если его слегка доработать, развить, вспомнить побольше деталей, выйдет вполне себе приличная вещица.

— Да, но что с ним будет делать четырнадцатилетний подросток? Зачем он ему нужен? Если бы речь шла о налоговой системе, о неуплате налогов, тогда да. О торговом праве, о счетах. О том, как на самом деле устроен мир. Поменьше мелодрамы. Побольше злобы дня.

— На его век еще хватит. И потом, мне понравились эти россыпи купюр, специально напечатанных для покупки того, что не продается. Молодца.

— Чего молодца-то? Все это со мной было!

— Молодца, что решил рассказать ему именно об этом. Вот увидишь, призрак твоего Марио будет тобой гордиться.

— Хорош прикалывать.

— Я просто тебе подыгрываю, как всем шизикам.

Сегодня утром мы проснулись, подняли жалюзи, а там снег! Густой снег укрывал все вокруг, застилал все цвета, придавал миру единый стиль.

На крышах, террасах и улице образовался уже довольно толстый слой. Мне сразу захотелось выйти. Лучше всего, конечно, с тобой, но у тебя снова температурка. Сильвана опять во всем винит меня: я, дескать, слишком часто выгуливаю тебя в такой холод. А я уверен, что от этого ты станешь только крепче. В любом случае я бы не смог взять коляску, иначе мы бы увязли в снегу. Но я все равно бы тебя выгулял, держал бы на руках, а ты был бы одет в теплый стеганый комбинезончик. Мне хотелось показать тебе море в снегопад.

Многие, как и я, не удержались и высыпали на берег, чтобы не пропустить такое зрелище. Снежная пелена устилала волны до самого горизонта. Море было сплошь белым. Слой снега на воде был не меньше тридцати сантиметров. Заснеженное море волновалось, и в то же время было торжественно спокойным. Белые волны были довольно высокими, но мягкими. Они закруглялись под увесистым покрывалом.

На берегу припорошенная снегом граница между сушей и водой различалась только по линии излома. Линия упруго расширялась и сужалась. Изнемогшие под тяжестью снега, волны набегали на берег. Затем, из последних сил, они откатывали, и тогда нападавший на них снег трескался. Тем временем к берегу одна за другой поспевали новые волны. Они приносили новый снег и в свою очередь отступали. На смену им тут же неслись другие волны с заснеженными гребнями. Они подныривали одна под другую, ходили взад-вперед, образуя разлом между снегом, неподвижно лежавшим на берегу и набегавшим с волной. Белая рана между землей и морем безостановочно открывалась и закрывалась.

Кто-то совершал пробежку на беговых лыжах. Бегун умело шел коньковым ходом вверх-вниз по морским волнам из снега.

Снегокат-амфибия тащил за собой паренька, выделывавшего акробатические номера на сноуборде. Он использовал снежные волны вместо трамплинов, совершал ловкие воздушные пируэты. Труднее всего было приземляться. Угол падения должен быть таким же острым, как для самолета во время посадки, иначе воткнешься в воду.

Кто-то пробивался по заснеженным морским волнам на шлюпке, скользя по поверхности. Потом встал на якорь и начал лепить небольшие снежные замки с помощью лопатки и ведерка. Замки покачивались в унисон волне, словно их построили в сейсмически опасной зоне. Это было медленное и непрерывное волновое землетрясение.

Тебе понравилось? Забавно вообразить нечто невообразимое, вроде снега, который не тает от соприкосновения с водой, а покрывает морскую гладь. Это так же невообразимо, как сама идея обращаться к тебе четырнадцатилетнему уже сейчас. Тициано прав. Я должен отдаться течению времени. В нужный момент я пойму, о чем тебе следует рассказать. Все будет зависеть от твоих потребностей и интересов. Поэтому я решил прервать свой дневник, остановившись на этом. Немного жаль, я уже привык. И потом, мне бы хотелось рассказать тебе, что такое власть. Для меня это важно. Я хотел рассказать, как соприкоснулся с властью. Хотя ты лучше меня знаешь, что такое власть. Это я.

(Но прежде я должен рассказать, каким действительно было море в снегопад.)

Я перешел через насыпную дюну. Это заграждение из песка протянулось на несколько километров. Высотой три метра. Его возвели в конце лета, чтобы защитить от шторма купальные кабинки оборудованных пляжей.

Я ожидал увидеть убеленный берег, припорошенный снегом песок до самой границы с водой, и волны, с любопытством набегающие на берег, чтобы изведать это новое белое море, разлившееся за ночь по земле, эту странную массу твердой воды. Но я увидел вовсе не это.

Дул сильный ветер. Приходилось поворачиваться к нему спиной, чтобы хрусталики льда не впивались в глаза. Норд-ост в точности совпадал с направлением прибрежной полосы, прометая ее слева направо. Порывистый ветер создавал барьер между морем и снегом. Оставшаяся часть острова вся покрылась слоем снега, здесь же снежинкам не удавалось сцепляться с песком.

Если бы я не был там, если бы мне показали на экране изображение длинной дюны, овеянной волокнами белого воздуха, нескончаемые воздушные струи, ворсистые ленты поземки, вьющиеся вдоль песчаной насыпи и ползущие вверх по ее скату, я бы сказал, что сама дюна курится горячим паром.

Море выглядело оскорбленным этим снегопадом и, как могло, ему противилось. Море предлагало свой, альтернативный вариант. Горизонт был неразличим. Холодная дымка стирала границу между небом и морем. Внизу, так, словно море было неспокойным пьедесталом неба, виднелась кипящая белесая пена не только на гребнях волн, но и на всей их поверхности.

Пена дотягивалась до песка. Когда волны отступали, на берегу оставалась плотная, вязкая пенка. Она гордо занимала место, по праву причитавшееся снегу.

Из-за дюны вышел человек. Он пытался совладать с зонтиком. Он не мог устоять на ветру. Спицы зонтика гнулись. Вместо того чтобы закрыть зонт, человек решил вернуться назад и был таков.

Я увидел в небе пять трепещущих пятен. Это были чайки. Они летали в потоках ледяного шквального ветра. Две из них на короткие мгновения сели на землю. Их белое оперение, горделивая осанка — все было в идеальном согласии с окружающим миром, как будто самый их вид был запатентован именно для того, чтобы господствовать в подобных ситуациях.