Жизнь цирковых животных - Брэм Кристофер

Под черной тканью нетерпеливо шевелились пальцы ног.

– Это хорошо. Джессика мне нравится. Честно. Такая… эклектичная. Вы прекрасно дополняете друг друга.

Фрэнк невольно улыбнулся. Улыбка поднялась откуда-то из центра груди, и, как он не пытался удержать свои губы, рот растянулся сам собой.

– Знаешь, – продолжала Аллегра, – ты бы попросил ее привести брата на наше представление. Может, он скажет пару слов, а мы разместим их на рекламке.

Разумеется, подумал Фрэнк. Не Джесси ее интересует, а Дело. Аллегра до абсурда влюблена в этот жалкий набор скетчей. Спит и видит, что спектакль попадется на глаза молодому многообещающему продюсеру, и он поставит его на Бродвее. Даже не заметила, что Тоби уже не встречается с Калебом. В душе Аллегры надежда бьет неиссякаемым ключом, а в душе Фрэнка – еле капает.

– Боюсь, по нынешним временам имя Калеба Дойла неплатежеспособно.

– Ему будет лестно, что мы так не думаем.

– Еще бы не лестно! Ладно, почему бы и нет. Попрошу Джесси, она попросит его. Обещать ничего не могу. – По правде сказать, он боялся просить Джесси. Не дай Бог, решит, что Фрэнк ухаживает за ней только из-за ее брата. С другой стороны, он не знал, хочет ли Джесси, чтобы он хотел ее и только ее. Может быть, она предпочитает, чтобы в ней видели средство для достижения цели, а не объект желания.

– Алли, ты ведь женщина. – Советоваться с ней было бессмысленно, но Фрэнку не терпелось хоть с кем-нибудь поговорить. – Не могу понять, что у Джесси на уме. Хочет ли она, чтобы я гонялся за ней, или ее «нет» значит «нет».

Нога коснулась пола.

– Она сказала «нет»?

– Не сказала. Но к ней просто так не подступиться.

– Но как-то к ней все же можно подобраться?

– Как-то можно.

– Это хороший знак. Лично я люблю, чтобы за мной гонялись – но только если парень мне нравится. Знай я Дойл получше, разобралась бы, ищет ли она чего-то серьезного.

– А я слишком серьезен? – обеспокоился он.

– Ты? Мистер Искренность?

– Эй, я могу и сыграть.

– Ты с ней уже спал?

– Э… да, да. Один раз.

– О! – Это краткое восклицание не сулило ничего хорошего. – Но все-таки она не избегает тебя? Вот и славно. Продолжай в том же духе. Жми. Пусть она видит, что ты доступен. – Аллегра рассмеялась. – По крайней мере, до тех пор, пока ее братец не посмотрит шоу.

Нет, на объективность Аллегры полагаться нельзя, зато даже к своему эгоцентризму она относится с юмором. Оставь Джесси в покое, приказал Фрэнк себе. Сосредоточься. Работай. Доведи до конца эту идиотскую пьесу.

– Спасибо, Алли, – сказал он и побрел обратно в гостиную обсудить с Боазом музыку.

– Алло, Джессика? Прости, что беспокою тебя в выходной день, но тут… ой, извини. Это Генри. Я никогда не научусь обращаться с этими штуками. Я только хотел спросить, ты разобралась на прошлой неделе с ежеквартальными выплатами налогов? Ведь их сейчас надо платить, так? Или до конца года можно не беспокоиться? Ну вот, наговорил все это и понял, что вполне мог подождать до понедельника. А еще, я верно усвоил: твой брат – Калеб Дойл, драматург? Кто-то из наших на днях хвалил его работу. Можешь рассказать мне про него? Он, кажется, математикой интересуется, так? Не могла бы ты попросить его объяснить мне, что такое алгоритм? Я-то напрочь не способен разобраться, но он, похоже, сумеет растолковать это даже такому придурку, как я. Не могла бы ты нас познакомить? Чушь всякую несу, да? Извини. Можешь сегодня не перезванивать. В понедельник разберемся. Ты же меня знаешь: до понедельника я забуду, что сказать хотел.

Под окном несла свои волны река Гудзон, мягкое ртутное зеркало, спокойное и ровное ясным безветренным утром. Слева, сперва замедленно, потом ускоряясь, начали распахиваться высокие стальные ворота моста Таппан-Зи. Решетка взмыла вверх, и поезд вонзился в густую зелень, облака и мазки свежей, только что распустившейся листвы. Они покинули убежище города и устремились в дикий мир пригорода.

– Порой он обращается ко мне, словно к единственному другу, – сказала Джесси. – А потом вообще забывает о моем существовании. Принимает, как нечто само собой разумеющееся. Наверное, я должна быть польщена. – Джесси рассмеялась. – Он такой рассеянный. На его фоне я – деловая женщина.

Воскресное утро, кроме них с Калебом в электричке, следующей в северном направлении, почти никого нет. Они едут отмечать день рождения Калеба. Праздник назначен на пятницу, но мама отказалась выезжать в город, поэтому сегодня им пришлось отправиться в Бикон.

Калеб сидит у окна, сложив на коленях несколько номеров «Таймс». Почему он продолжает читать газету, сгубившую его жизнь? Джессике этого не понять. Воскресный выпуск хуже всего. Но сейчас Калеб не читает, а с кроткой, терпеливой и рассеянной улыбкой слушает сестру.

– Избалован? – задает она риторический вопрос. – Господи, еще как! Перед премьерой он уверял, что спектакль провалится. Мрачный-мрачный-мрачный-мрачнее некуда. Посыпались положительные рецензии. Думаешь, он хоть немного приободрился? Куда там! Теперь он ворчит: дескать, все это можно было предсказать заранее.

Джесси пересказывала новости из жизни Генри Льюса. Это началось еще на вокзале с восклицания: «Не поверишь, о чем Генри попросил меня как-то на днях. Купить ему «горшочек». Не для цветов, сам понимаешь». – Ей это казалось смешным, но Калеб с трудом выдавил из себя улыбку.

– Он не знает жизни – весь в искусстве, но и в нем он узок. Только на днях я поняла: он ничего не умеет, кроме как играть. Не может быть режиссером. Не может писать. Даже преподавать не может. Еще странно, что вовсе не свихнулся. Испорченный, избалованный, эгоцентричный, тупой. Если бы не я, страшно подумать, как бы он тут жил, в Нью-Йорке. Честное слово.

– Ты жалуешься или хвастаешься?

Калеб говорил сдержанным, нейтральным тоном, но Джесси почувствовала упрек.

– Всего понемногу, – признала она. – Но это правда интересно. Трудно и в то же время здорово – работать бок о бок с настоящим гением. Видеть, от каких мелочей он зависит. Колосс на глиняных ногах.

Калеб нахмурился.

– Это не значит, что ты – не гений, Кэл. Ты тоже.

– Кто это сказал? – Он низко опустил голову, короткая бородка уперлась в шею. – «Гений» – дурацкое слово. Нет никаких гениев, особенно в театре.

Черт бы побрал эту бородку. Он думает – клево, а на самом деле – куцая, искусственная какая-то щетина. Такая поросль вышла из моды лет пять тому назад. Но уж если Джесси не поспевает в ногу со временем, то Калеб и вовсе… Толстые очки в черной оправе, бородка – вылитый козел в библиотеке.