Дар или проклятие - Джессика Спотсвуд

Будто мы уже помолвлены, и все достижения Пола автоматически озаряют меня отраженным светом.

Финн поднимается на ноги, чтобы пожать Полу руку.

— Добро пожаловать домой, МакЛеод. Уверен, учеба пришлась тебе по душе?

Пол пожимает плечами:

— Более или менее. Я проводил в библиотеках гораздо меньше времени, чем хотелось бы моей матушке и профессорам, но мне и этого хватило. Ты-то совсем другой. Кейт, я никогда не рассказывал тебе, что Беластра всегда правильно показывал любое место на глобусе? Вечно опережал всех остальных. Даже Братья никогда не могли его опередить. И так дело обстояло не только с географией. Этот парень просто гений!

— Ты меня перехвалил, — отмахивается Финн.

Пол мотает головой.

— Ты был лучшим в классе по всем предметам. Мы все тебе завидовали.

— Особенно забавно то, как вы это демонстрировали, — бормочет Финн, снова возвращаясь к своим чертежам.

До меня внезапно доходит, что, несмотря на показное оживление, молодым людям нет друг до друга никакого дела.

Пол хмыкает.

— Из бедного Беластры регулярно выколачивали пыль. Школьники — очень жестокие создания. Братья редко вмешивались, но вот твой отец… Боже, я никогда не видел его таким злющим! Он тогда преподавал латынь и однажды увидел, как мы пинаем по школьному двору книжки Беластры. Лекция, которую он прочел по этому поводу, заставила бы разрыдаться даже камни.

— Отец, если захочет, может быть очень красноречивым.

Конечно, все дело в книгах. Я думаю, он не был бы и вполовину столь красноречив, если бы мальчишки пинали самого Финна.

Пол надавливает на каркас беседки, как бы проверяя его на прочность.

— Я удивлен, что ты не в университете, Беластра. Тебе там самое место. Я-то, по большей части, просто шатался по городу.

Финн улыбается нам поверх чертежей:

— Кто-то сказал бы, что это ты не понял самой сути университета.

Я вздрагиваю, вспомнив слова Отца о том, что из Финна вышел бы прекрасный ученый.

— Ну я в любом случае рад, что вернулся, — Пол устремляет на меня недвусмысленно теплый взгляд. — Давай прогуляемся к пруду, Кейт, ты не против?

Деревья вокруг пруда склонили к воде свои по-осеннему золотые ветви, словно принося их в жертву небу. Пол подбирает на берегу гальку и запускает ее скакать по зеркальной поверхности пруда. Я, как в детстве, считаю каждый «блинчик»: два, четыре, шесть, восемь подскоков… а потом камешек тонет.

Я пытаюсь сосредоточиться на той красоте, что нас окружает. На гусиных стаях, прокладывающих путь на юг. На воспоминаниях Пола. Но мой взгляд помимо воли устремляется к семейному кладбищу на противоположной стороне пруда. Дальше всего от берега плоские, изъязвленные непогодой надгробия моего прадеда и двух его маленьких дочерей, которых унесла лихорадка. Прабабушка похоронена рядом со своим супругом. Чуть ближе — могилы дядюшки, бизнес которого унаследовал Отец, другого дядюшки, тетки и умершего в младенчестве кузена. Еще ближе — склеп, где упокоились родители Отца: дедушка умер еще до моего рождения, а бабушка — в моем раннем детстве. Я была так мала, что моя память сохранила лишь мягкую пряжу да запах апельсинов, которые она любила. Возле их склепа могила, в которой лежит моя Мама. Любимой жене и преданной матери. И строки стихов. Рядом с Маминой могилой пять маленьких надгробий. Трое моих братиков умерли, прежде чем успели сделать первый вдох, один прожил два месяца. Два чудесных месяца, когда Мама ходила по дому и пела. В пятой могиле Даниэль. Та, что, по словам повитухи, не могла не подорвать Мамино здоровье. Та, что в конце концов убила ее.

Всего лишь еще одна девочка.

Я не задаюсь вопросом, почему ей было мало нас, — Мама хотела подарить отцу наследника. Сын стал бы гарантией того, что дом и бизнес останутся в семье, а не перейдут со временем нашему кузену Алексу. Брат обеспечил бы нам щедрое приданое, которое помогло бы удачному замужеству. Только вот все это все равно не заменило бы материнской ласки.

— Кейт? С тобой все нормально? — сверху вниз смотрит на меня Пол.

Я выдавливаю улыбку:

— О, я просто задумалась.

Пол ухмыляется, немедленно сделав вывод, что я размышляла о предложении, которое он мне сделал.

— Ну хорошо. Мне пора, ты же знаешь, как негодует матушка, когда надолго лишается моего общества, — шутит он, взглянув на карманные часы.

Когда-то это были часы его отца; Пол получил их перед отъездом в университет. Я помню, как он был тогда горд, как норовил продемонстрировать их каждому встречному и поперечному. Мама тогда сказала ему, что такие часы подобает иметь каждому джентльмену.

— Вот, кстати, лишний повод перебраться в Нью-Лондон. Если мы останемся тут, матушка будет настаивать, чтобы мы жили с ней. Она, конечно, хочет как лучше, но постоянно суетится из-за пустяков, и это сведет тебя с ума. А еще у нее в доме жарко, как в аду.

Я смеюсь, но лишь потому, что Пол этого ждет. Меня абсолютно не прельщает роль снохи Агнес МакЛеод — она наверняка станет всюду совать свой нос и сопровождать каждое мое движение неодобрительным вздохом. Но, не будь Пол столь решительно настроен на переезд в Нью-Лондон, я бы пошла даже на это — ведь тогда я жила бы по соседству с отчим домом. Увы, кажется, это невозможно. Если дневник Мамы не освободит меня от моего обещания, я буду вынуждена отказать Полу, и он даже не поймет, почему я так поступаю. И тогда все рухнет, а мне придется искать другого жениха, и быстро, пока этим не занялись Братья.

Значит — нет. В голову лезут все новые и новые мысли, и я еле успеваю их прогонять. Я не хочу его ни к чему принуждать, достаточно и того, что я вынуждена скрывать от него свою тайну. И я не хочу замужества, основой которого станет предательство.

Мое отражение в зеркальной глади пруда хмурится: я всеми фибрами своей души жажду не быть ведьмой.

Я собираюсь прошмыгнуть наверх, но тут из гостиной, как черт из табакерки, выскакивает подозрительно оживленная Елена. Караулила она меня там, что ли? Надеюсь, она не ждет, что я стану секретничать с ней о визите Пола.

— Вы уделите мне минутку, мисс Кейт?

— Я… да, конечно.

Она ведет меня обратно в гостиную и делает приглашающий жест в направлении дивана. Будто это ее дом, а не мой. Сама она устраивается в том самом синем кресле с высокой парчовой спинкой, которое так недавно покинул Пол. Только Пол сидел расслабленно, вытянув вперед свои длинные ноги, а Елена изящно пристраивается на краешек. Ее спина выпрямлена, словно она проглотила шомпол, а нежно-розовый подол юбки аккуратно лежит вокруг ног.

— Вы не похожи на любительницу иносказаний, поэтому я буду говорить прямо, — начинает она, складывая руки на коленях. — Вы старшая. На вас смотрят ваши сестры.