Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Шевельков

Время шло, а Молли Савелова все никак не могла найти обнадеживающий выход из создавшегося положения. Не знала, как возобновить и продолжить судебное разбирательство.

Через неделю в урочный утренний час дежурно зазвонил колокольчик в прихожей, и Глаша уже по привычке сразу открыла: в дверном проеме, как и следовало ожидать, показались огромные розовые соцветия, из-за которых на сей раз выглядывали сразу двое юных рассыльных, мал мала меньше. Выглядело все это весьма комично, учитывая, что большие вазы они едва удерживали:

— Куда прикажете-с, тетенька?

Обидевшись на «тетеньку», Глаша фыркнула. Но это не был еще конец церемонии и даже не вся процессия: на сей раз рассыльные выступали в роли то ли пажей, то ли герольдов. Раздвинув запыхавшихся мальчишек, с еще одним благоухающим букетом неописуемо прекрасных чайных роз в плетеной жардиньерке в прихожую вошел сам заказчик «цветочной феерии». Им действительно был не кто иной, как злополучный адвокат. Он, не раздеваясь, прошел мимо Глаши в прихожую (это тоже задело горничную) и, подозвав юных спутников, коротко указал на распахнутые двери залы:

— Туда!

С чрезвычайной торжественностью «пажи» поставили вазы на самое видное место в гостиной и, получив от Думанского по двугривенному, умчались в совершенном довольстве, только их и видели. Молли строго наблюдала за происходящим, а затем, полная решимости, двинулась на незваного гостя с единственным намерением выставить его вон:

— Это вы у Гуляева купеческим замашкам научились? Браво! Тому ли еще научитесь, господин правовед, — лиха беда…

— Но, Мария Сергеевна, выслушайте же, Бога ради! — Думанский встрепенулся, однако тотчас отступил на шаг, понурив голову. — Поверьте, я глубоко сожалею о происшедшем… недоразумении. Я, конечно же, очень виноват перед вами! Это было отвратительно. И все-таки…

— Никаких «все-таки»! То, что случилось с monsieur Сатиным, — ужасно. Я очень сожалею о нем, о его печальной участи. Но как вы только могли подумать, что я способна… Несусветный, кошмарный вздор! И вообще, после того «визита» на вашем месте я навсегда забыла бы сюда дорогу.

— Вы правы, мое поведение и сейчас, должно быть, выглядит дико. Глупо рассчитывать на снисхождение… Выходит, не прощен?

— Нет и нет! — гордая хозяйка дома оставалась непреклонной.

— Правильно, барышня, храни Господь от таких молодчиков! — Горничная догадывалась, что ценное зеркало разбил именно этот «ферт».

— А тебя не спрашивают, Глафира! — Молли указала на место бойкой прислуге, перейдя с ней на «ты», что означало крайнюю степень раздражения. — Хотя действительно: Боже сохрани когда-нибудь еще иметь дело с подобными типами.

— Ну, в таком случае вы не оставляете мне другого выбора! — Адвокат мгновенно сбросил пальто на пол и рухнул на колени перед Молли прямо посреди прихожей.

— Что вы делаете? Вы с ума сошли!

— Пусть так, но вот вам слово дворянина — я не сойду с этого места до тех пор, пока не добьюсь прощения. Хоть полицию вызывайте!

— А и вправду, кликнуть городового? — не удержалась Глаша.

— Этого только не хватало! Пусть стоит, если ему так хочется. А ты бы лучше цветы вынесла, советчица.

Захлопнув перед носом Думанского двери, Молли скрылась в гостиной. Через полчаса на парадном входе снова зазвонил колокольчик. Mademoiselle Савеловой опять пришлось выйти на звонок: Думанский по-прежнему стоял на коленях, а хозяйственная Глаша охотно впустила с лестницы двух мастеровых с большим, аккуратно упакованным во что-то мягкое предметом. Рабочие развернули упаковку, обнажив зеркало, — исполненный заказ, который должен был заменить разбитый экземпляр. Они попытались поднести зеркало к стене, но на пути их оказался застывший Думанский. Тогда мастеровые попытались обойти препятствие справа, потом слева — безуспешно. Старший, точно извиняясь, осторожно произнес:

— Ваша милость, нам пройти бы.

Истукан ожил, но отрицательно покрутил головой. Глаша присоединилась к просьбам — последовал тот же ответ. Наконец вмешалась сама Молли:

— Та-ак! Что же здесь еще происходит?

— Дак вот, барынька… Нам бы зеркальце заменить, а господин мешают… Не подойти-с.

— Ничего не поделаешь, голубчик. Я дал слово, что не сойду именно вот с этого места!

— Вам не надоел этот спектакль? Встаньте сейчас же! — тон Молли был повелительным, не допускавшим возражений. Адвокат, охотно повинуясь, вскочил на ноги:

— Слава Богу — я прощен!

Такой реакции девушка никак не ожидала:

— С чего это вы взяли?

Думанский опять бухнулся на колени. Теперь от его падения затряслась мебель, даже гул по квартире пошел. Молодой мастеровой, засмотревшись на «блажного» барина, выпустил зеркало из рук, и лишь чудом успел подхватить его. Старший, придерживая хрупкое изделие одной рукой, в свою очередь с перепугу отпустил тяжелый ящик с инструментами, чтобы подстраховать другой. Ящик, упав, чуть не отдавил ему ногу. Кривясь от боли, «страдалец» сквозь зубы процедил:

— Ах ты ж… Евсей… Чего ж ты… Ну ты, парень, и не прав!.. Не при господах будь сказано.

— Дак ведь я…

Подмастерье, не зная, как оправдаться, униженно запросил Думанского:

— Барин, вы бы хоть сюда, что ли, перебрались?

— Я тут не при чем. Вы не меня, барыню просите, — адвокат многозначительно кивнул на mademoiselle Савелову.

Евсей взмолился:

— Барыня-матушка! Уж не взыщите, что не в свое дело лезем! Не до ночи же нам тут выплясывать?

— А, «барыня-матушка», может, простите меня? — скромно потупив взор, виновник неудобств подхватил умоляющий тон простолюдина.

— Ну хорошо, хорошо! Так и быть, я вас прощаю. — Молли была вынуждена уступить. — Только, пожалуйста, встаньте скорее, пропустите же их.

— В знак примирения позвольте пригласить вас на прогулку…

— Вот еще, со всякими безобразниками разгуливать! — проворчала Глаша.

— Опять ты со своим резюме! — хозяйка так озадачила горничную незнакомым словом, что та тут же проглотила язык. — Я вовсе не собираюсь ни с кем «разгуливать». Слышите вы, господин правовед?! Ни в коем случае!

«Господин правовед» был вынужден подчиниться и покинуть савеловский особняк, но это было всего лишь тактическое отступление, к тому же на упроченные позиции.

Пришла уже настоящая зима. Вступил в свои права постно-морозный декабрь, а Викентий Алексеевич все продолжал исправно присылать по заветному адресу живые цветы, ведь теперь он добился маленькой, но немаловажной победы: теперь Молли позволяла оставлять их в гостиной.

Пути Господни, как известно, неисповедимы, и чаще всего простым смертным не дано знать, к чему ниспосылаются им расставания с дорогими сердцу людьми или новые встречи, хотя ни одно, казалось бы самое незначительное событие в жизни, не происходит без Высшего Промысла. Вот так, в те же самые первые зимние дни в доме Савеловых нежданно-негаданно появился новый член семейства. Очередной дядюшка не претендовал на роль ближайшего родственника покойного отца Молли, он назвался единокровным братом ее матери.