Мисс Страна. Шаманка - Алла Лагутина

Он видел разоренные поместья. Разграбленные и сожженные дотла.

Видел повешенных мужчин.

Видел женщин, обнаженных, растерзанных, распятых между вбитыми в землю колышками, чтобы не сопротивлялись, чтобы каждый, кто пожелает, мог подойти и взять. Многие из них умирали с открытыми глазами, умирали, пока их терзали, умирали, не вынеся муки. И были среди них совсем девочки, совсем юные, такие нежные и тонкие, что смотреть – стыд и мука… Уж лучше быть повешенным, как их мужчины… Мирон смотрел на них и видел на их месте – Фленушку. Истерзанную, с искусанным почерневшим ртом, с запавшими, полными муки мертвыми глазами.

Он видел повешенных мальчиков, таких маленьких, что ветер качал их тела, подбрасывал, будто игрушки. Он видел младенцев с разбитыми головами, лежавших у стен, об которые их и убили, вырвав из рук матери, – прежде, чем над матерью надругаться. Он смотрел на маленькие их тела – и видел Феденьку…

Мирон всегда приказывал похоронить мертвых. Даже если на это не было времени.

Видел он мужчин, с которых перед смертью содрали кожу пластами.

Видел он женщин, которым отрезали носы, губы и груди.

Он видел больше, чем может вместить человеческий разум и человеческая душа.

И он просто не мог понять…

Почему взбунтовались казаки? Что не понравилось им? Что Россией царица правит? Да будто в первый раз… Екатерина Вторая – уже ведь пятая! Екатерина Первая была, жена Петра Великого. Анна Иоанновна была, племянница Петра. Анна Леопольдовна была… Но та недолго. А Елизавета Петровна, дочь Петра, его искорка, – лучшая правительница в этом немыслимом столетии! Куда как лучше, чем любимый племянник ее, Петр Федорович, Петром Третьим именованный, вывезенный теткой из мелкого немецкого герцогства – и правь великой Россией! А то, что пьяница, дурачок, так то не важно, главное – кровь. Мудрая императрица Елизавета выбрала в жены своему племяннику мудрую и сильную принцессу Ангальт-Цербстскую, окрещенную Екатериной. И не удивительно, что в конце концов Екатерина не стерпела и мужа свергла. Ну, и убила, а что ж делать? Чтобы впредь не было поводов для волнений и переворотов… Умер царь, осталась царица и наследник. Все.

А оказалось – не все.

Умер царь – но в народе ходил слух, будто спасся. Будто русский царь (чего было в нем русского, в этом вздорном немчике?) ушел в народ, а немецкая злая жена за ним охотится. И то, что казак Емельян Пугачев каким-то образом убедил всех, что именно он и есть Петр Третий… И поверили ему казаки. А вслед за казаками – все инородцы, недовольные русским правлением. И крестьяне крепостные побежали от господ – к нему, к царю справедливому. И крестьяне заводские побежали, только эти не с пустыми руками, они несли отлитые на заводах пушки. И собралась армия, которая уже сильнее всего, что может противопоставить государыня Екатерина. И как такое возможно, как может армия всякого сброда побеждать регулярные войска – непонятно.

И как спасти Фленушку и Федю… Если они еще живы.

Нет, нет, они не могут быть мертвы. Он не должен допускать такой мысли.

В Троицкой крепости хороший гарнизон, удачное расположение, запасы воды и еды, они продержатся. А там, может, императрица наконец назначит достойного командующего, составит разумный план, и раздавит Пугачева и всех его вшей, как… как вшей.

Но почему, почему все верят в то, что Пугачев – царь?

Почему так сладко в это верить?

Неужели так трудно принять на троне женщину? Или все дело в том, что Екатерина – чистокровная немка? Анна Иоанновна была русской. Елизавета Петровна – по матери лифляндкой, но воспитана, как русская.

Но понимают ли все эти дикие безграмотные люди тонкую разницу воспитаний русской или иноземной принцессы?

Может, в чем-то другом дело?

Что такого дает им Пугачев?

Мирон спрашивал сам себя, глотая ледяной воздух с холодным снегом, но сам себе же и отвечал: Пугачев дает им вольницу, по которой стосковались на Руси. Пугачев дает крепостным – свободу. Остальным – надежду. За свободу и за надежду они все, что угодно… Да еще полное право лютовать над бывшими господами.

Мирон вспоминал указ Пугачева: «Ежели кто помещика убьет до смерти и дом его разорит, тому дано будет жалованья 100 рублей, а кто десять дворянских домов разорит, тому – тысяча рублей и чин генеральский».

Поди, много в пугачевском войске генералов!

Ведь сколько разоренных домов, сколько убитых помещиков!

1.

Сандугаш не знала, сколько времени она проспала и во сколько проснулась. В палате горел слабый свет. Такой же, который был, когда она засыпала. Сандугаш очень хотелось пить. Она попыталась приподняться – и поняла, что тело заковано в корсет. И голову она повернуть не могла. Корсет охватывал ее до подбородка. Она застонала слабо, жалобно.

– Я тут, – к Сандугаш склонилась ее телохранительница, Лола.

Лола, которую Птичкин приставил к Сандугаш, чтобы беречь свое сокровище – но оказалось, беречь надо было от него самого.

– Что ты хочешь, аревик? Больно, укол нужно? Медсестру позвать?

«Аревик». Солнышко. Так ее Лола называла с тех пор, как отношения хозяйки и телохранителя перешли в теплую женскую дружбу.

– Пить…

Лола отошла, Сандугаш услышала тихий шлепок дверцы холодильника, потом армянка вернулась с бутылкой минеральной воды, из которой торчала трубочка.

– Подожди, приподниму тебя.

Лола сделала что-то с кроватью, и верхняя ее часть приподнялась так, что Сандугаш смогла взять в рот трубочку, втянуть в себя воду… И только напившись, она почувствовала, что во рту что-то не так.

Зубы. У нее больше не было передних зубов.

Она потянулась ко рту рукой, но Лола ее остановила.

– Не надо. Заразу еще занесешь.

– Что случилось? Что со мной случилось?

– Ты не помнишь?

– Нет… Федор? Где Федор?

Лицо Лолы помрачнело.

И тут Сандугаш все вспомнила.

Помрачневшее лицо Федора Птичкина.

Его сузившиеся глаза, вмиг сделавшиеся белыми. Удар кулаком в лицо, она даже не успела увернуться, даже руку выставить, чтобы защититься.

А потом она лежала на полу и он бил ее ногами, стараясь попасть по лицу, а она закрывалась руками, и в какой-то момент почувствовала, как с сухим звуком, с разрядом острейшей боли треснула кость.

Когда он схватил ее за волосы и вздернул вверх, Сандугаш увидела перед собой женщину. Мертвую женщину. Призрак его давно погибшей возлюбленной. Таню, с ее распущенными темными волосами, в коротком светлом халатике. Таня улыбнулась ей. И беззвучно произнесла: «Не бойся. Не долго. Потом больно не будет».