Бегство из психушки - Георгий Богач

– А может, просто выкупить у нее ее секреты? – сказал Скворец. – Хозяин денег не пожалеет.

– От подруги Сонечки, Дашеньки Якутян, я узнал много интересного. Например, понял, что купить Валко невозможно. Деньги для нее всего лишь расходный материал, как бензин для машины. Слава ей тоже не нужна, потому что она не признает прославленных авторитетов. Она считает, что большинство диссертаций наших профессоров высосаны из пальца, а их научные звания либо куплены, либо получены по блату. Она уверена, что настоящих талантов они к науке не подпускают, потому что те мешают им, бездарям, спокойно жить.

– У нее есть любовник?

– Есть, но она из тех женщин, которым доставляет удовольствие играть мужчинами, как кошка – мышкой. Как только очередной мужчина лежит у ее ног, он ей надоедает и она манит пальцем следующего. Красивая, стерва! – Юрий Тимофеевич поправил свои полуседые волосы. – Медицинский центр у нее богатый. Евроремонт, современное оборудование, охрана, обученный персонал. Чтобы содержать такой центр, немалые бабки нужны…

– И что же тебя смущает?

– А смущает меня то, что бабло она получает не от своих пациентов. С них она берет столько, сколько они могут заплатить. Многим делает скидки на лечение, бедных лечит за просто так. Ее интересуют сложные пациенты, а не их деньги. И чем сложнее клинический случай, тем ей интересней.

– Врач и должен быть таким.

– Конечно, конечно. Но у нее две квартиры в Питере, квартира в Москве, особняк в Репино. У нее две машины и катер, больше напоминающий яхту. На какие такие шиши?

– У такого красивого бабца могут быть богатенькие спонсоры.

– С кем попало она в постель не ляжет. Она брезглива, как домашняя кошка.

– Есть богатые люди, которые за излеченную жену или ребенка не пожалеют любых миллионов. Об этом ты думал?

– Думал. Богатые люди у нее лечатся, но я интуитивно чувствую, что у нее есть еще какой-то источник дохода. Надо бы покопать в этом направлении.

– Так копай. Кто тебе мешает?

– Да, я совсем забыл вам сказать, что в школьные годы Соня Валко увлекалась поэзией. Посылала свои стихи в редакции газет и журналов.

– Ну и что?

– Отовсюду получала отказы в публикации. Мол, вам еще надо поработать над словом, над рифмой, над ритмом, над тем, над этим, и вообще вы не по-женски пишете. В стихах должно быть поменьше философии и побольше чувств.

– От кого ты это узнал?

– От ее бывшего друга, редактора альманаха «Радуга». В «Радуге» была опубликована подборка ее стихов.

– А у тебя есть ее стихи?

– Я отсканировал целую стопку ее стихов. Для наших полупьяных поэтиков они слишком глубокомысленны. Такие рассуждения, как у нее, надо бы в прозу вкладывать, а не в стихи. – Миронов достал из карманчика льняной рубашки флешку и протянул ее Скворцу. – Здесь ее неопубликованные стихи. Почитайте на досуге. Чем-то напоминают стихи Михайло Ломоносова.

– А для чего ты мне все это говоришь?

– Думаю, что надо покопать и в этом направлении.

– Ха-ха-ха! Ты думаешь, что дама за тридцать лет продолжает писать стихи?

– Тот, кто в молодости писал стихи, нередко переходит на прозу. Кстати, у бывших поэтов проза мелодична и наполнена ритмами.

– И примеры можешь привести?

– Могу. Гоголь, Бунин, Довлатов. Хватит или еще кого-нибудь назвать?

– Нет, нет, не надо. Ты меня убедил. Кстати, ты не такой простачок, каким хочешь казаться.

Антон спал, лежа на животе поперек двуспальной кровати. Его ступни свисали с матраца, а скомканное одеяло валялось на полу. Спальню наполняли храп и перегар.

Видеодомофон писком комара впился в хмельное подсознание Антона и с третьего раза его разбудил. Не совсем цензурно выразившись, Антон открыл глаза. Хотелось пить и не хотелось никого видеть. На экране монитора он увидел немолодого уже человека в очках, джинсах и футболке. В его облике было что-то знакомое, и Антон нажал клавишу связи.

– Вам кого?

– Мне нужен художник Антон Кошкарофф.

– А вы ему нужны?

– Шутите? Шутка – это маска, которой люди прикрывают свои истинные мысли, подчас невеселые. Вчера с вами либо произошло что-то неладное, либо вы изрядно напились.

– Вы прямо-таки ясновидящий.

– Я психоаналитик. Хочу с вами поговорить.

Антон нажал кнопку – и открылся магнитный замок калитки.

– Проходите в дом и подождите меня в зале. Я спущусь вниз минут через двадцать.

Антон стал под упругие струи душа, почистил зубы, оделся и спустился на первый этаж.

Гость сидел на диване в углу зала и с любопытством рассматривал висящие на стенах картины.

– Григорий Бардецкий, психоаналитик, – представился он.

– Очень приятно. Судя по акценту, вы из наших эмигрантов?

– Я родом с Украины. Работал участковым врачом в Калиновке, но увлекся психоанализом и сменил врачебную специализацию. После учебы на кафедре психиатрии Винницкого мединститута я написал книгу «Арт-психоанализ», в которой как врач и как поэт раскрыл внутренний мир человека искусства. «Арт» по латыни – искусство. Рукопись этой книги я с оказией переправил в Америку. Неожиданно для меня ее перевели на английский язык, напечатали, и она стала бестселлером. Шла перестройка, и американские психоаналитики пригласили меня прочитать им цикл лекций по арт-психоанализу. На одной из лекций я неожиданно встретил Лилю Бердник, с которой учился в одной группе, у нас была студенческая любовь. Мы с Лилей сильно напились и очутились в одной постели в гостинице «Приют на час». Забытая любовь ожила. Лиля развелась со своим мужем, Лёвой Воробьевым, а я заочно развелся со своей женой, проживающей в Калиновке. Потом я женился на Лиле, и у нас пошли дети-американцы. Так я и застрял в Америке. Лёва Воробьев с досады уехал обратно на Украину. Теперь он работает хирургом в Миргороде. Во второй раз он женился на санитарке из своего отделения и боится, что повышенная сексуальность новой жены вызовет у него гипертрофию простаты.

– Очень интересно, – Антон приложил ладонь к своему распадающемуся на куски лбу и глубоко вздохнул. В его глазах появилась собачья тоска. «Если этот арт-психоаналитик скажет еще хоть одно слово о своих однокурсниках, то я его придушу», – подумал он.

– Вчера я заехал в автосервис мадам Анисимофф проверить свой старенький «додж» и попал на ваш вернисаж. Ваши рисунки и картины меня приятно удивили и как любителя живописи, и как психотерапевта. Они отражают ваш внутренний мир, внутреннюю борьбу и сорванную психику на грани суицида. От суицида вас спасло творчество. Творчество – это не только самовыражение, это и самоисцеление. Вы удрали от самого себя и от жизни в свои картины, выплеснув на них свои переживания и свой негатив. Ваши картины очистили и укрепили вашу психику. Но проанализировав ваше творчество, я понял, что вам помогло еще что-то. Никак не могу понять, что именно. Может, вы сами мне об этом расскажете?