Песнь ветра и тьмы - Анна Змеевская

— Тем, что это почти инцест.

Олаф, сын грозного ярла Вороньей скалы, несмотря на все свои достоинства, в глазах Астрид был сексуален даже меньше, чем старый хрыч Гуннар. Поженить их пытались едва ли не с рождения, но их желания сильно расходились с матримониальными планами дорогих родителей. Сначала куда интереснее было вместе таскать сладости из храма Дехейры, потом — носиться по лесам за зайцами, а когда Астрид исполнилось тринадцать, она и вовсе укатила в Иленгард, познавать магическую науку. Олаф, на наличие у которого дара никто не рассчитывал, присоединился к ней через два года, поступив на лекарский факультет, что совершенно не вязалось с грозной внешностью. Вместо напарника по охоте стал собутыльником во время студенческих пьянок, да только в мужья по-прежнему не годился — ибо, как выяснилось, к девицам Олаф равнодушен. Да и лучшим друзьям жениться — это какое-то извращение.

— Не говори глупостей! Во-первых, вы не родственники…

«А во-вторых, Олафу интересны штаны, а не юбки», — хотела было ляпнуть Астрид, но вовремя прикусила язык — раскрывать чужие тайны не стоило. Судя по продолжающимся попыткам обженить их, о сексуальных предпочтениях сына ярл Бьорн не знает.

— …во-вторых, сама подумай: породниться с ярлом! — тем временем распалялась матушка, ловко переплетая толстенную косу. — Ну хорошо, не хочешь за Олафа, так Кодлак и Рагнар еще не женаты!

— Хорошего парня Кодлаком не назовут! — Вранье. Кодлак — добрейшей души человек. Один минус — носит жутчайшую бороду, на которые у Астрид аллергия со времен замужества. — А Рагнару вообще только семнадцать стукнуло, что я с ним делать буду?

— Перед лавочницами красоваться! Что отхватила молодого, красивого, с приданым! Нет, Олаф, конечно, получше будет, маг опять же, детки сильные пойдут…

— О Двенадцать, за что мне это?!..

— …всё получше этого твоего!..

Саида матушка не любила. Астрид с недавних пор тоже, хотя замуж выходила, будучи влюбленной в красавца-шафрийца из престижной фракции заклинателей. Не до безумия, но муженек был щедр на подарки и знаки внимания, хорош собой, имел подвешенный язык, да и бородку свою дурацкую подстригал регулярно, отчего больше напоминал не зажравшегося шафрийского рабовладельца, а скорее персонажа с обложки дамских романов. Повадками и медовым голосом тоже — ровно до тех пор, пока Астрид не переступила порог его дома.

Принц с обложки оказался маменькиным сынком, ничуть не стеснявшимся взваливать на неё все домашние обязанности. Получалось у него, разумеется, не очень — неизменный топор в гостиной упрямо напоминал о свободолюбивости северянок. Терпение лопнуло меньше чем через полгода совместной жизни, сразу после того, как Саид решил, что хватит с Астрид беготни за преступностью — хозяйство, дети и никаких котиков.

Собирать нехитрый скарб и съезжать на другой конец Иленгарда надо было, еще когда он завел песню, что неплохо бы избавиться от её котов. Фьяла и Янси, несмотря на их вредный характер, она любила искренне (и, честно сказать, куда сильнее, чем мужа). Но тогда просто от души обматерила супруга, и тот даже не стал заикаться о том, как неприлично знать подобные словечки (сильно помог топор, висевший в опасной близости от места ссоры). Коты за себя тоже отомстили, на следующий же день разодрав дорогущие занавески и диван, и с удовольствием пометив его любимые туфли. За что получили лучший кусок мяса, какое Астрид только нашла в Иленгарде.

Чистоплюй Саид в ответ на это только молча скрипнул зубами, преподнес ей очередной вычурный золотой гарнитур и извинился перед котами (над чем те, судя по мордам, мысленно ржали еще сутки). Тогда она всё же простила поганца — то ли устала слишком сильно, то ли сыграла роль нелюбовь к переменам, то ли в любви муженек признавался уж больно убедительно.

Последней каплей стал случай, произошедший через месяц, — когда вместо стандартного противозачаточного зелья она обнаружила на своем столике отвар ортилии. Лекари прописывали его женщинам, желающим забеременеть.

Астрид вообще-то детей хотела. Но рожать в двадцать восемь, да еще и с такой сомнительной кандидатурой на роль счастливого папаши, в планы не входило. К вящему разочарованию Саида. И он решил смухлевать, прекрасно понимая, что на аборт бы она не решилась. У магов зачатие крепко связано с источником силы, и прерывание беременности ни к чему хорошему не приводит. Бесплодие ещё цветочки, чаще случалось нарушение магического фона, ну и последующая смерть. Уж лучше родить, тем более что государство создало все условия: при надобности и материальная помощь будет, и лекари восстановят здоровье после родов; не хочешь ребенка — так откажешься, а бездетные маги тут же его усыновят… Благодаря такому подходу (и надежной контрацепции), аборты в принципе были редкостью, но и тут — разумеется! — левая партия консерваторов то и дело пыталась пропихнуть закон об их запрете. В итоге добились лишь обратного результата — уголовной статьи за «репродуктивное принуждение».

Вот по этой статье и надо было засадить шафрийскую свинью хоть на полгодика, чтобы поучился уважать женщин; ну или хотя бы стрясти с него мешок золота в судебном порядке. Но Астрид то ли пожалела идиота, то ли просто не хотела связываться. Она и сама теперь не могла понять. Тогда лишь хотелось оказаться от него как можно дальше. Саид же, напротив, буквально преследовал её, настойчиво упрашивая «забыть прошлое и воссоединиться».

Воссоединиться, ещё чего не хватало! Мало того, что пытались насильно одарить ребенком, так еще и держали за редкую дуру. Цветом зелья были похожи, но вот спутать запахи очень сложно, особенно для мага земли. Едва поняв это, Астрид и думать забыла о том, чтобы сдать муженька в руки следаков. Дождавшись, пока он явится с работы, она сначала показательно разрубила всё тем же топором склянку вместе с тумбочкой. А потом схватила паршивца за шиворот (спасибо матушке с батюшкой и всем солхельмским богам за крепкий костяк и отнюдь не дивную стать) и вышвырнула его в окно. Жаль, конечно, витраж был красивый. Да и лететь Саиду пришлось всего лишь со второго этажа, в пышные кусты шиповника, но разбитый нос и расцарапанная морда бальзамом разлились по сердцу.

Хорошо еще, что в Эрмегаре достаточно было желания одного из супругов, иначе не видать ей развода как своих ушей — несмотря на незабываемый полет, в попытках вернуть любимую в лоно семьи (на этой фразе у Астрид сводило зубы) Саид чуть ли не серенады ей потом пел. По бабам всё равно ходил, как и прежде — он же мужчина, у него же потребности! — но душещипательные речи о безмерной любви только к ней толкал по расписанию. От всей этой слезливой драмы она и сбежала в Аэльбран, твердо решив, что замужества с нее хватит.

Матушка же на этот счет имела другое мнение. Едва она узнала, что Астрид разошлась «с этим своим», желание обженить дочурку разгорелось в ней с новой силой. И непременно с одним из сыновей ярла Бьорна — чтобы пуще прежнего хвалиться перед кумушками. Как будто мало ей дочери-магички с капитанскими нашивками в двадцать восемь. Ценность, конечно, так себе — но, как на взгляд Астрид, уж точно достижение большее, чем свадьба с Олафом.