Азарт - Максим Кантор

Крик Цветковича в моем усталом сне – эти его дикие слова «Потонем за идею!» показались пророческими. А зачем поэт скакал на броневике? Почему он снился мне лысым? Что значит этот пируэт сонного сознания? Фрейд бы, конечно, сказал, что лысый литератор – это фаллический символ… Но почему фаллос – зовет на борьбу? Пробоина… снаряд… потонем… Чтобы не думать о пробоине, я стал анализировать ситуацию в целом: куда мы попали и как отсюда выбраться.

Команда никаких иллюзий не оставляла. Я и на берегу не особенно люблю шумные компании; например, в художественном мире я не сумел влиться ни в единый кружок по банальнейшей причине: мне невыносимо скучно имитировать энтузиазм. В беседах о современном искусстве я участия принимать не мог: крайне трудно выказывать интерес к шумному невежеству. Несколько раз случалось оказаться в обществе энтузиастов – фигуранты художественного процесса говорили значительные слова, а мне хотелось домой, к книжному шкафу, в котором обитали люди более осмысленные. Но какими бы дурнями ни казались богемные персонажи тех лет, они хотя бы жили на суше! Горлопаны хотя бы не строили корабль, на коем жизнь граждан зависит от их фанаберии. А впрочем, подумал я, именно корабль они и строят. И корабль этот тоже никуда не плывет. А когда их бумажный кораблик станет тонуть… а тонуть он станет, когда у хозяев художественной жизни кончатся деньги… на излишки деньги закончатся, когда не хватит и на главное… когда игрушечный корабль пойдет ко дну, станут ли спасать матросов с третьей палубы? Всем тем, кто обслуживал гламурный мир, дадут спасательные жилеты? Или предложат выплывать, кто как умеет?

От рассуждений о судьбах культуры меня отвлек странный звук, точно кто-то шумно ел суп. Знаете, бывают невоспитанные люди, которые шумно втягивают суп с ложки. Сложат губы дудочкой и засасывают суп, да еще причмокивают. Вот именно такой звук я и услышал – а суп, между прочим, на нашем судне не подавали.

И вот я лежал в темноте и слушал это страннейшее чавканье. Тишина, чернота, а потом вдруг чавк-чавк-чавк. И опять тишина на две минуты. И с неотвратимостью правды я понял, что это пробоина корабля всасывает воду. Корабль – как все корабли в подлунном мире – слегка качался с боку на бок; и когда пробитый борт наклонялся к воде – море вливалось через пробоину внутрь.

Попробовал по звуку определить, где находится дыра – вслушивался в чавканье: показалось – правее нашей каюты. Тогда я встал и пошел искать пробоину – ощупью нашел дверь, вышел в тесный и темный коридор.

Там, в черноте коридора, вспыхнул фонарь – меня осветил человек, стоявший шагах в трех.

– Ты тоже слышал? – спросила Присцилла и еще раз щелкнула зажигалкой, прикуривая. Оказывается, то был свет зажигалки, а не фонарика.

– Как вода заливает? Слышал, конечно.

– Что это – «вода заливает»?

Описать словами то, что море входит в дыру над ватерлинией, – оказалось довольно трудно. Вообще, убедить людей в грозящей им опасности практически невозможно. Можно посочувствовать прорицателям (например, Лаокоону или Кассандре), которые пытались донести до граждан предчувствия беды – как описать предчувствия, если даже очевидный факт я описать не мог.

– Вода льется внутрь корабля, – сказал я.

– Кто льет воду? Спят все.

– Море входит внутрь корабля.

– Как это?

– В корабле дыра, и море вливается сквозь дыру внутрь нашего корабля.

– Глупости. Если бы море залило внутрь, корабль бы утонул.

– В корабле маленькая дыра, эта дыра выше ватерлинии. Когда корабль наклоняется к волне, море плещет внутрь дыры.

– Откуда ты взял волны? Штиль.

– А почему корабль качается?

– Корабль привязан к кнехтам на причале. Он не может качаться.

Присцилла, равнодушная к опасностям парижанка, затягивалась сигаретой, пускала сладкий марихуанный дымок. Всякий раз, как затягивалась, огонек освещал ее скуластое лицо.

– Подожди. Но ты сама слышала тоже?

– Что?

– Как вода хлюпает.

– Нет, воду не слышала. Я слышала резкий звук, как будто железо режут. Вжик-вжик-вжик. – Она изобразила звук, несколько похожий на тот «чавк-чавк-чавк», который слышал я. – Кто-то металл пилит.

– Где?

– По-моему, там. – Присцилла затянулась еще раз, при свете сигаретного огонька показала вправо, туда, откуда и мое чавканье шло.

– Вы Микеле ищете? – из черноты коридора раздался голос Адриана; оксфордский историк был вооружен фонариком – тьма рассеялась. Флегматичное лицо англичанина меня несколько успокоило; видимо, потопа нет. Впрочем, Адриан Грегори не волновался никогда. Если бы мы реально стали тонуть, он бы тоже не возбудился.

– А кто Микеле ищет?

– Все ищут, кто не спит. Когда вернулись на корабль, его уже не было. Сначала немцы решили, что итальянец сошел на берег, но парень штаны зачем-то оставил в кубрике.

– Может быть, у него еще одни штаны имеются?

– У Микеле? – Англичанин скептически скривил бутон розовых губ.

– А странный звук ты слышал?

– Вот так: кляц-кляц-кляц? Слышал. Зубами кто-то лязгает. Сперва подумал, что нашего Микеле ест акула. Но акул здесь нет. Может быть, это Йохан на своих консервных банках репетирует?

– Точно! – Присцилла рассмеялась. – Этот дурень среди ночи «Аппассионату» на банках из-под сардин разучивает.

– Нет банок из-под сардин! – это Йохан к нам подошел, он был взволнован. – Вчера кто-то украл мой мешок с консервами. Все запасы сперли. Я мешок за переборкой припрятал…

– А, – вспомнил Андриан, – твои запасы поэт Цветкович нашел. Тебе жалко продуктов для голодающего сербского народа? Консервы для борцов пожалел? А вот что это там лязгает? И где Микеле?

– Пошли на палубу, – сказал Йохан, – я большой фонарь принес.

Мы поднялись на верхнюю палубу. Ночь Амстердама была не столь непроглядна, как черная мгла кубрика и чернота коридора корабельного нутра. Мигали фонарики на судне у соседнего причала – то был огромный четырехпалубный гигант, и он весь светился. Мерцали окна складов: в порту еще работали. Горели костры пустырей промзоны, в сырой ночи сквоттеры распивали у огня свой женевер, такое крепкое голландское пойло. Да и луна кое-как, сквозь тучи, но светила.

И вот при свете луны и отблесках далеких костров мы обошли свой «Азарт», осматривая все закоулки и выглядывая за борт.

Микеле мы отыскали довольно быстро. Итальянец висел за кормой на веревочной лестнице и пилил обшивку корабля ручной пилой. Микеле действительно был без штанов, поскольку время от времени ему приходилось спускаться по лестнице до самой воды и он погружал ступни в море – в такие минуты итальянец повизгивал от холода, но работы не прекращал. По визгу мы его и обнаружили.

Андриан осветил его тонким лучом маленького фонарика.