Самострел - Олег Блоцкий

«Никогда такого здесь не было, — растерянно думал Сергей. — Они что, с ума посходили — прямо перед нашими частями офицеров валить? Нет, это определенно пацан какой-нибудь. Выстрелил и сразу убежал. Тоже мне, снайпер. Взрослый с такого расстояния не промахнулся бы. А может, и взрослый. Только, наверное, обкурившийся. Черт их поймет, этих идиотов».

Климов презрительно и смачно плюнул в сторону дувалов, поднял панаму с земли, демонстративно выбил ее о колено и напялил на голову. Затем взял сумку и побрел на пересылку, думая о том, что спать ему лучше на улице, на лавочке, нежели в «клоповнике». О том, что его могли еще пару минут назад убить, лейтенант уже и не вспоминал. Наглые афганские клопы сейчас волновали его больше всего.

Когда взъерошенный комбат Ипатьев ворвался в кабинет командира полка и доложил, что в его батальоне рядовой Алимов похитил из оружейной комнаты автомат и продал его в соседский кишлак, полковник схватился за голову так, словно собирался ее раздавить, разом покончив с непрестанной лавиной неприятностей.

Недавно начавшийся месяц был сплошной цепью чрезвычайных происшествий в полку. Причем одно другого трагичнее.

На боевых в ущелье Зоркуль по глупости зеленого, а поэтому и совершенно бестолкового командира взвода зря погибло двое солдат. Тогда у полковника еще были силы, и он долго матерился, потрясая кулаками перед побледневшим, невнятно что лепетавшим лейтехой, и даже съездил тому пару раз в челюсть. Но, видимо, безрезультатно, так как у взводного взгляд по-прежнему был бессмысленным и застывшим. В Союз его было не отправить. Под суд отдавать — себе опасней. Черт знает, что может наплести офицер на допросах не только про сослуживцев, но и про командование части…

Должностей ниже взводного в полку не было, и полковник лишь скрипел зубами на обязательных утренних общеполковых разводах, натыкаясь взглядом на незадачливого младшего командира.

Не успели толком в части оформить две зряшные смерти, представив их, как водится, героическими, а комполка с замполитом отстоять свои, положенные в подобных случаях, несколько чрезвычайно неприятных минут «на ковре» перед командующим армией в Кабуле, как на посту номер пять раздается выстрел. Боец с простреленной грудью летит с вышки на сухую, выжженную солнцем землю. Самострел! Часовой, похрипев и подергавшись несколько минут, умирает, так и не придя в сознание в местном лазарете.

Над полком вновь нависло чрезвычайное происшествие, куда неприятнее первого. Полкач уже не ругался и не кричал. Стиснув зубы, он из последних сил, где уговорами, а где и щедрыми подарками, обстряпал дело так, будто подстрелил солдата из зеленки сноровистый и умелый духовский снайпер. Ход вообще-то не оригинальный и совершенно не блистал новизной. Почти все самоубийства в Афгане списывались на боевые или шальную вражескую пулю. И скатить бойчишку в небытие, навсегда вычеркнув из списков части, было гораздо проще, нежели служебно-разыскную собаку. Когда у саперов непонятно от чего внезапно сдохла всеобщая любимица овчарка Альма, половина полка стояла на ушах, полностью утонув в актах, отчетах и бакшишах-подарках нужным людям. А тут какой-то солдат…

На самострельщика оформили документы честь по чести: мужественная смерть при охране и обороне; в строевой части отпечатали наградной лист в двух экземплярах, где вывод чеканен: «За мужество и героизм, проявленные в боях с бандформированиями мятежников при оказании интернациональной помощи Республике Афганистан, достоин награждения медалью „За отвагу“ (посмертно)».

Обычно в таких случаях не скупились на орден Красной Звезды. Но чрезмерно зол был комполка на самоубийцу и поэтому «Звездочку» зарезал. Хотя погибшему, надежно упакованному в цинк, было уже все-равно, какого качества и цвета коробочку получат родители через несколько месяцев в военкомате.

Наградной секретной почтой ушел в Кабул. По телефону засекреченной связи, где голос булькает, пузырится и расслаивается на части, командир полка выслушал начальника штаба армии. После чего выкурил чуть ли не всю пачку «Явы». Тем не менее гроза прошла стороной, и комполка начал переводить дыхание.

И вот — новая беда. Ее вестник — комбат второго батальона — по-прежнему молча стоит перед полковником, переминаясь с ноги на ногу.

Враз осунувшийся командир полка мертвым взглядом указывает вошедшему — своему заместителю подполковнику Яцыне — на стул.

Наконец комполка разжимает кулаки, закуривает и, глядя на карту Афганистана, почти целиком укрывшую стену, глухо выдавливает:

— Давай, Ипатьев, только подробнее.

Сухощавый майор подносит кулак ко рту, откашливается, а затем, поглядывая то на бесстрастного командира, то на моментально насторожившегося Яцыну, начинает:

— Сегодня утром обнаружилось, что не хватает автомата. Мы проверили оружейную комнату, караульное помещение и расположение. Автомата нигде не было. Дежурный по контрольно-пропускному пункту прапорщик Аверьянов вспомнил какой-то разговор, который был ночью. Аверьянов слышал его сквозь сон и не придал…

— Так всегда, мать вашу, — начал материться ощерившийся Яцына, и усы его встали торчком, — слышал разговор и лень башку от подушки оторвать. Хорошо службу несем — заходи в полк душман и режь всем глотки.

Комбат беспокойно слушает, как замкомполка начинает вспоминать всех чертей и матерей, монотонно, как шаман перед костром, раскачиваясь на стуле. Перебрав поименно всех и вся, подполковник замолкает, недовольно морщится и смотрит на командира, стараясь попутно угадать, в какой точке Афганистана находится его застывший взгляд.

— Продолжай, только по делу.

— Если по делу, то следующее. Рядовой Алимов заступил на КПП. Вечером выдвинулся в столовую, затем — в казарму. Увидел, что оружейная комната открыта и рядом никого нет. Алимов взял из пирамиды первый попавшийся…

— Пирамида тоже была нараспашку? — заледенел Яцына.

— Да.

— Хорошо, — покрутил головой подполковник, — а потом?

— Ну, значит, Алимов взял автомат и спокойненько вынес его. Он ведь был в наряде и ничего не боялся. Все бы подумали, что это его оружие. Кстати, на этом мы его и зацепили. Потом он спрятал его в туалете, а вечером договорился с Одылом, этим бачей из кишлака, который постоянно ошивается рядом с КПП, что ночью продаст автомат за шестьдесят тысяч афошек. И — продал.

— А в зеленке он не меньше ста сорока стоит, — заметил, зло усмехнувшись, Яцына, — наварил бача на придурке. Наверное, к дембелю боец готовился, деньги на подарки собирал?

Комбат согласно кивнул.

Яцына лишь развел руки в стороны, покачал головой и вопросительно взглянул на командира полка.

Полковник взглядом указал комбату на стул, и майор осторожненько примостился на его краешек, готовый тут же вскочить по стойке смирно.

— Кто знает? — вкрадчиво спросил командир полка.

Комбат облизал губы и принялся загибать пальцы: