Несколько дней после конца света - Хуан Мирамар

– Какой дядя Вася? – Рудаки не любил, когда его перебивали. – Причем тут какой-то дядя Вася?

– Я вспомнил, кто был среди Аборигенов в коммунальной «академии», – помнишь, я тебе рассказывал сегодня утром, с усами который? Помнишь?

– Ну помню, – ответил Рудаки.

– Это дядя Вася был, истопник из нашей институтской котельной, он еще на Доске почета висел, Петров, кажется, ну да, Петров В.К., старший оператор…

– Он что, умер? – спросил Рудаки.

– Днем был жив-здоров, я его видел в институте уже после этой «академии», в «академии»-то я утром был…

– Это несколько меняет картину, – Рудаки опять решил вернуться к своей лекции, – но я же сказал: главным образом, умерших людей, главным образом, но не исключительно. Итак, – он снова взял профессорский тон, – итак, появились сначала Аборигены, а сейчас, спустя два года, и существа (или опять же предметы), внешне похожие на женщин, хотя их пол также точно не известен.

– Поручим это Корнету, он у нас любит с Аборигенами общаться, – так же мрачно, как раньше, сказал Иванов.

– Ну уж нет, ни за что, к этим бабам я на пушечный выстрел не подойду – ты бы видел эти истинно арийские рожи, когда они бомжей гнали, – Штельвельд возмущенно фыркнул, и его тут же поддержала Ира:

– Я же говорила, фашистки они, чистые фашистки!

– Может, не все они такие… – сказал Рудаки и продолжил свою лекцию. – Мы тут же окрестили эти существа Аборигенками, хотя их связь с Аборигенами тоже не доказана, как не доказано многое из того, что мы сейчас предполагаем. В общем, сейчас есть три гипотезы, и две из них принадлежат известному теоретику этого смутного времени Вольфу-Владимиру Штельвельду, перед которым я мысленно снимаю шляпу…

– Зачем же мысленно, я свою могу одолжить ради такого случая, – предложил Иванов.

– Чуть позже не премину воспользоваться вашим любезным предложением, сэр, а пока о гипотезах.

Рудаки был полон решимости во что бы то ни стало закончить лекцию, несмотря на явное равнодушие аудитории: Иванов и Штельвельд занялись почти погасшим костром – дули в него, подгребали угли, подбрасывали какие-то ветки, а Ира, видимо, задремала, по крайней мере, сидела с закрытыми глазами, но Рудаки это не останавливало.

– Первая гипотеза Штельвельда гласит, что Аборигены – это результат голографического эффекта, вызываемого особым излучением одного из солнц, которое способно создавать объемное изображение на основе компьютерных образов.

– Которых нет, – заметил Иванов, прекратив раздувать костер.

– Но были, – парировал Штельвельд, оторвавшись от того же занятия.

Вдохновленный тем, что его, как выяснилось, все-таки слушают, Рудаки продолжал:

– Вторая гипотеза, которая опять-таки принадлежит Штельвельду…

– В соавторстве с шофером, – заметила Ира, не открывая глаз, – институтский шофер, Гальченко, первый сказал, что это «мертвяки».

– Хорошо, – согласился Рудаки, – пусть будет так: научно сформулированная Штельвельдом на основе интуитивной догадки шофера Гальченко, вторая гипотеза заключается в предположении о том, что Аборигены – это материализовавшиеся опять же под действием излучения новых солнц души умерших. И наконец, третья гипотеза, выдвинутая академиками, утверждает инопланетное происхождение Аборигенов.

– Академики, – Иванов был явно не в духе, он хмыкнул и подбросил в костер ветки, – академики… звездные войны, Империя наносит ответный удар…

– Теперь обратимся к возражениям, – начал было опять Рудаки, но тут один из Аборигенов, до этого тихо сидевших у своего почти потухшего костра, вдруг вскочил на ноги, воздел руки горе и громко крикнул:

– Тумба!

– Тумба-тумба! – откликнулись другие.

Все они вдруг пришли в движение: вскакивали, опять садились, некоторые обегали вокруг костра. «Тумба! Тумба-тумба!» – неслись над озером их крики, им вторило эхо, с деревьев на том берегу озера с громким карканьем снялась стая ворон, казалось, эти крики разбудили весь лес, отовсюду слышался шорох, треск веток, хлопанье крыльев, где-то недалеко залаяли, завыли собаки.

– Дикари! – обиженно крикнул Рудаки Аборигенам, закутался в плащ и опять сел на свой спальник. – Дикари, – бормотал он, – никакого уважения…

– А вот я их сейчас, подай-ка свою дубину! – бросил Штельвельд Иванову.

Но Иванов протянуть ему дубину не успел, крики прекратились так же внезапно, как и начались. Аборигены опять уселись в кружок у потухшего костра, уставившись в одну точку, как будто это не они только что вопили и бегали как оглашенные.

Скоро стало опять тихо вокруг, только собачья грызня где-то в лесу за озером не прекратилась, но, похоже, отдалилась.

– Жуть какая эти Аборигены, – тихо сказала Ира и поежилась, – я их боюсь.

– Я вас понимаю, Ирочка, – согласился Рудаки, – мне тоже жутко было, когда я тут один сидел.

– Известны случаи нападения на женщин, кума, – ехидно заметил Иванов, – а ты, Аврам, зря боялся – мужиков они не трогают.

– Врешь ты все, Иванов, – парировала Ира и спросила, помолчав немного: – А когда же этот Нема придет? Поздно уже.

– Кто знает – часов-то нет, – ответил ей Рудаки, – обещал ночью, а когда… Я тут уже часа полтора.

– В ожидании Годо, – задумчиво произнес Штельвельд и засмеялся. – А вы с Ивановым издали очень были похожи на героев этой пьесы.

– По пьесе сначала мальчик должен прийти… – рассеянно заметил Рудаки и добавил неуверенно: – Мы же вроде выпить собирались.

– Точно, – тут же откликнулся Иванов, – это моя вина, сам предлагал и забыл, сейчас исправлюсь, – и стал разливать самогон по кружкам, потом вдруг остановился и сказал: – Тише, там кто-то идет, вон там, слева, смотрите, – и показал рукой с бутылкой.

Все посмотрели туда, куда показывал Иванов, и увидели, что по тропинке вдоль озера, сильно пошатываясь, бредет человек в длинном то ли пальто, то ли плаще и криво надетой кепке с длинным козырьком.

– Это же Урия, – воскликнул Рудаки, – Урия, коллега мой, я его пригласил, да забыл вам сказать, надеюсь, вы возражать не будете, он тоже хочет отсюда линять, вот я и предложил…

– Мог бы и предупредить, – проворчал Иванов, – помню я твоего Урию, как же.

А Штельвельд сказал:

– Да и я его знаю, встречались, большой любитель по этому делу…

– Имя какое странное, Урия, – заметила Ира.

– Да Юра он, Юрий, – пояснил Рудаки, – просто прозвали его так – Урия. Он хороший парень, компанейский, я его давно знаю, – и добавил как самый веский аргумент: – И Ива его знает.

Тем временем «компанейский парень» Урия – носатый человек средних лет в долгополом пальто шинельного сукна и покроя и черной «бейсболке» с вензелем Нью-Йорка – достиг костра Аборигенов и, споткнувшись, ухватился за одного из них, чтобы не упасть. Абориген пошатнулся, а Урия, обняв его одной рукой за плечи, достал пачку сигарет и стал совать ее под нос Аборигенам, приговаривая: