Одиночество Новы - Джессика Соренсен

– Вот откуда.

Он беспокойно смотрит на мои пальцы, касающиеся его руки.

– Да, но другие подумали бы, что это грязь или еще что-нибудь такое.

Я понятия не имею, знает ли он, рассказывал ли ему Тристан про Лэндона.

– Вот такая я умная. – Я отодвигаюсь, убираю руки и закусываю нижнюю губу, стараясь сдержать улыбку.

На лице у Куинтона написано любопытство.

– Ну да, похоже, так и есть. – Он ждет, что я открою свой секрет, но я молчу. Мне почему-то нравится морочить ему голову.

Я начинаю теребить кожаный браслет на руке.

– Откуда ты?

Лицо у него вытягивается, и он снова отворачивается к окну:

– Из Сиэтла.

– Сиэтл… А это сколько миль отсюда?

– Не знаю. – Куинтон барабанит пальцами по столу, плечи у него деревенеют, похоже, ему все больше не по себе.

– Дилан тут сказал, Делайла хотела на какой-то концерт. Поедут, наверное. – Он меняет тему в точности как Лэндон, когда ему не хотелось о чем-то разговаривать.

– Да, она и мне что-то такое говорила, – отвечаю я и снова берусь за ложечку. Мне хочется еще расспросить его о том, почему он сюда приехал, но как-то духу не хватает. Я ведь его совсем не знаю, и обычно, когда люди не хотят рассказывать, от них трудно чего-то добиться. С Лэндоном всегда так было. Он никогда не хотел ни о чем рассказывать. А я каждый раз с этим смирялась. – Я уже больше не люблю концерты.

Куинтон чуть склоняет голову набок и смотрит на меня изучающе:

– Ты обожаешь музыку, играешь на ударных и на пианино, а концерты не любишь?

– Раньше любила, – поясняю я и снова начинаю помешивать мороженое. – А теперь… Ну, не знаю, шумно там слишком.

– Музыка вообще дело шумное. – Ему смешно и любопытно, да и неудивительно, когда у меня такая путаница в голове.

– Да, но на концертах всегда толпа. – Я знаю, что это звучит бредово, но не могу объяснить лучше, иначе пришлось бы все про себя рассказывать. Подношу ложку к губам, пробую мороженое и морщусь: совсем теплое.

Видя, как я давлюсь мороженым, Куинтон смеется. Его лицу так идет веселое выражение, и я тоже чуть-чуть улыбаюсь.

– Что, так невкусно? – спрашивает он, и я киваю. Он протягивает руку через стол, пальцы тянутся к вазочке. – Можно попробовать?

Я широким жестом показываю на вазочку с противной липкой жижицей:

– На здоровье.

С необычайно довольным видом он хватает вазочку с растаявшим, недоеденным мороженым и откидывается на спинку диванчика, зачерпывая полную ложку.

– Класс! – сообщает он, поднося ее к губам.

Я с любопытством гляжу, как он облизывает пластиковую ложечку – старательно, будто смакует вкус. Одна капелька вытекает у него изо рта, сбегает по губе, он высовывает язык, чтобы слизнуть, и на секунду я представляю себе, что у меня в руках камера и я записываю каждое движение его губ и горла.

Куинтон отправляет в рот еще одну полную ложку, глотает, чуть ли не давясь, и я морщу нос. Никогда не любила растаявшее мороженое. Может, все дело в том, что он под кайфом. У Лэндона, когда он обкуривался, иногда появлялись странные пристрастия: то мороженое с карамельной глазурью прямо из банки, то вишни на бутерброде с арахисовым маслом.

– Ну как?

Куинтон задумчиво поднимает глаза к потолку и зачерпывает еще ложку:

– Вкусно, у меня всегда была слабость к растаявшему мороженому.

– А по-моему, гадость, – заявляю я, скрещивая руки на столе. – Я люблю, когда оно только из холодильника, такое замерзшее, что ложку не сразу воткнешь.

Он снова глотает, потом смотрит на меня с каким-то недоуменным, весело-удивленным выражением и тычет в меня пластиковой ложечкой.

– Интересная ты личность, Нова. Кстати, должен сказать, что «нова» – моя любимая машина.

Улыбка у него славная, но он задел больную струну. И дело тут не только в машине, но и во мне. Лэндон тоже говорил, что я интересная – или необычная, – а не странная, как меня называли все остальные.

– Ты не странная, – сказал как-то Лэндон, когда я пришла из школы расстроенная: Нина Рамалди обозвала меня ненормальной и заявила, что такие, как я, никому не нужны и никто их не понимает. – Ты интересная и… – он побарабанил концом карандаша по подбородку, – необычная.

– А это хорошо? – с сомнением спросила я.

– Это прекрасно, Нова, – ответил Лэндон, улыбнувшись, что он делал так редко. – Не хватало еще, чтобы ты была обыкновенной. Скукота!

Я отгоняю это воспоминание и сосредоточиваюсь на Куинтоне и на его медовых глазах.

– Ты что, серьезно собираешься съесть все это растаявшее мороженое?

Он отправляет в рот еще одну полную ложку, и мороженое капает ему на руку.

– Ну, знаешь, растаявшее или нет, а мороженое есть мороженое. – Он слизывает каплю с руки, и я смеюсь.

– Ничего подобного, – возражаю я. – Мороженое не должно быть теплым.

Куинтон нерешительно смотрит в вазочку, скребет ложкой по краям и поднимает глаза на меня:

– Вот. – Он протягивает мне ложку – в ней большой кусок печенья, а мороженого совсем чуть-чуть. – Попробуй. Не так уж плохо.

Я качаю головой и морщу нос:

– Нет уж, спасибо. Сам ешь.

Он старается сделать недовольный вид, пронзает меня холодным, суровым взглядом, но все это скорее в шутку.

– Нова, ты должна хоть что-то съесть, иначе я всю дорогу домой буду переживать, что слопал твое мороженое.

Интересно, он такой же забавный, когда трезвый? Интересно, узнаю ли я это когда-нибудь. Я преувеличенно тяжело вздыхаю, делая вид, что иду на ужасную жертву, убираю волосы назад и наклоняюсь над столом. Куинтон подносит ложку к моему рту, облизывается, чтобы скрыть улыбку, когда я втягиваю кусок печенья в рот. Откидываюсь назад и жую.

– Ну что? – спрашивает он, снова проглатывая ложку мороженого и не сводя глаз с моего рта. – Без растаявшего мороженого не так уж плохо, правда?

Я глотаю печенье и убираю руку, которой придерживала волосы.

– Еще хуже, – вру я и закусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Куинтон слизывает мороженое с нижней губы, и я замечаю, что он опять смотрит на мой рот. На секунду я думаю о том, какой вкус у его губ после мороженого, но меня тут же охватывает чувство вины: я вижу Лэндона и его губы, вспоминаю, что он единственный, кого я когда-либо целовала, – единственный, кого я хотела целовать. Оболочка покоя, невидимо окружавшая нас, лопается, я начинаю считать трещинки на столе и придумываю предлог, чтобы встать и уйти, и тут на стол ложится чья-то тень.

Я поднимаю глаза и с облегчением вижу Делайлу. Она стоит возле стола, в руке у нее рожок с мороженым и салфетка.