Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов - Дженнифер Тиге

с матерью всю жизнь тесно общались, поддерживая друг с другом связь, несмотря ни на что. Когда мать забеременела мной, она жила у Рут Ирен.

Моника была удивительно близка со своей бабушкой Агнес. Все детство она провела в ее квартире в Швабинге. То была семья из трех человек, трех женщин. Три поколения под одной крышей. Мужчины — мой прадед и Амон Гёт — были мертвы.

Рут Ирен ревниво относилась к близости Агнес и Моники. Рядом с ними она чувствовала себя чужой, так написано в книге. В детстве моей матери Агнес была ее островком спокойствия, опорой и поддержкой.

Иногда мне кажется, что все повторяется. Моника была глубоко привязана к бабушке, а с матерью у нее были сложные отношения. Так же и я с бабушкой чувствовала себя в безопасности, а рядом с матерью мне было тревожно. Судя по всему, любовь в нашей семье каждый раз минует одно поколение.

Моя мать постоянно подчеркивает, какую важную роль играла для Рут Ирен внешность, какой та была красавицей, как походила на юную Элизабет Тейлор. Рут Ирен всегда элегантно одевалась, а Моника в это время якобы ходила в дырявых обносках.

Моника делает акцент на том, что Рут Ирен была ужасной матерью и тщеславным человеком и что она проводила массу времени в ванной со своими тюбиками и кремами.

Не думаю, что в Рут Ирен не было ничего кроме тщеславия и эгоизма. Необычная, эффектная женщина, она не искала кормильца, хотя для послевоенной Германии это было обычным делом, и крепко стояла на ногах. Долгое время она работала секретаршей в Гёте-Институте. Вот еще одно совпадение: учась в Израиле, я тоже там работала.

От сверстников она очень отличалась. Бабушка прекрасно говорила по-английски, читала британскую газету The Times. У нее в квартире было много книг: Тухольский, Бёлль, Брехт. Она увлекалась театром и литературой. Ходили слухи, будто она числилась в Социал-демократической партии Германии и обожала Вилли Брандта.

Бабушка придерживалась толерантных для того поколения взглядов. Одно время она жила в одной квартире с трансвеститом по имени Лулу и гуляла по Швабингу с ним и его друзьями-гомосексуалами. Мой отец познакомился с Моникой через приятеля, тоже африканца. Тот снимал у Рут Ирен комнату. В 1960-е и 1970-е годы в Мюнхене сдавать помещение чернокожим считалось неприличным. Бабушка не была расисткой.

Я бы с удовольствием расспросила о бабушке ее друзей, но приходится судить по репортажам журналистов и воспоминаниям матери. Оба источника подчеркивают ее отрицательные качества. Единственное, на что я могу рассчитывать, — это моя интуиция. Обычно она меня не подводит, я хорошо разбираюсь в людях. Неужели я действительно так ошибалась в бабушке?

Когда мне было лет семнадцать, приемные родители передали мне от бабушки открытку. Они скрывали ее, беспокоясь, что я стану разрываться между старой и новой семьями. Открытку, а еще детскую книгу, которую сама выбрала, бабушка прислала на мой седьмой день рождения. Я бы хотела получить это раньше! Думаю, было бы очень важно и полезно обрести материальные свидетельства и воспоминания о биологической семье, но все это внезапно исчезло из моей жизни после удочерения.

На открытке была изображена картина Паулы Модерзон-Беккер «Крестьянская девочка со скрещенными руками». У девочки серьезный и надменный вид, руки плотно прижаты к телу. Скорее всего, ей столько же лет, сколько было тогда мне. Почерк Рут Ирен напоминает каллиграфию. Бабушка выписывала каждую букву, и эта аккуратность типична для людей ее поколения. Вот что было на открытке: «Дорогая Дженнифер, от всей души поздравляю с днем рождения и желаю, чтобы следующие 364 дня твоего года были прекрасны! Любишь ли ты читать? Надеюсь, книжка тебе понравится. Я часто о тебе вспоминаю. Передавай от меня родителям большой привет! Твоя Ирен». Милые, душевные слова. Я очень радовалась подписи «Твоя».

Паула Модерзон-Беккер, «Крестьянская девочка со скрещенными руками». Эту открытку Рут Ирен Гёт отправила внучке Дженнифер на седьмой день рождения

* * *

Приемная мать Дженнифер Тиге, Инге Зибер, вспоминает, что в детстве девочка долгое время надеялась, что ее заберет бабушка.

Однажды, еще до удочерения, Рут Ирен Гёт навестила Дженнифер в ее новой семье. Она заранее позвонила и спросила, можно ли ей прийти. Инге и Герхард Зибер пригласили ее на кофе. Рут Ирен показалась Инге приветливой и любезной. В своей длинной лоскутной юбке она совсем не походила на старушку. «Она одевалась с небрежным лоском швабингской богемы. Необычно, ярко, но в то же время без перебора. Я была на 25 лет моложе, но рядом с ней чувствовала себя какой-то клушей». Рут Ирен просидела у них на диване несколько часов, ей было очень интересно познакомиться с новой семьей Дженнифер, она задавала много вопросов.

Примерно в это же время, в середине 1970-х годов, к Рут Ирен приехал в Швабинг Том Сегев.

Тогда Сегев еще был не всемирно известным исследователем и публицистом, а молодым докторантом Бостонского университета. Работая над диссертацией о комендантах концлагерей, он путешествовал по Германии и встречался с ближайшими родственниками и друзьями нацистских деятелей. У них он надеялся узнать, какие мотивы двигали комендантами, какое у них было душевное состояние. Впоследствии его труд появился на свет в издательстве Rowohlt под названием «Солдаты зла. История комендантов концлагерей» (Die Soldaten des Bösen. Zur Geschichte der KZ-Kommandanten).

Его исследование включает в себя анализ психики не только нацистских преступников, но и их ближайших родственников, особенно вдов. Сегев пишет: «Они соглашались со мной беседовать, потому что их преследовало прошлое, от которого не получалось убежать. <…> Каждый из них надеялся, что у него получится хотя бы немного оправдаться».

Пребыванию в лагере опрашиваемые не придавали особого значения. Например, Фанни Фрицш, вдова Карла Фрицша, заместителя коменданта Освенцима, «легко объясняла зверства мужа. Она решила, что их никогда не было». По ее словам, в Освенциме никто не погибал. А Фрицш был лучшим мужем на свете, и их детям она всегда ставила его в пример.

Рут Ирен Гёт выделяется среди опрошенных. Она тоже преуменьшала преступления Амона Гёта, но, по словам Сегева, еще будто старалась произвести впечатление несчастной вдовы и с явным удовольствием вспоминала время, проведенное в лагере. Сегев вспоминает визит к Рут Ирен:

«В конце 1970-х годов Рут Ирен Гёт жила в квартире, видавшей виды. Она встретила меня в каком-то китайском платье с запáхом. Из-за покрытых пылью темно-зеленых бархатных штор и громоздкой мебели