Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман - Тамим Ансари

Христиане считали, что исламский халиф захочет в знак своей победы совершить мусульманскую молитву в самой почитаемой христианской церкви, но Умар отказался даже туда заходить.

– Если я это сделаю, – объяснил он, – в будущем иные мусульмане сочтут это предлогом, чтобы захватить церковь и устроить в ней мечеть; а мы не для этого пришли сюда. Мы, мусульмане, так не поступаем. Продолжайте жить и поклоняться Богу, как считаете нужным; просто знайте, что отныне мы, мусульмане, будем жить среди вас, молиться по-своему и подавать вам хороший пример. Если вам понравится то, что вы увидите – присоединяйтесь к нам. Если нет – да будет так. Аллах сказал нам: в религии нет принуждения[15].

Поведение Умара в Иерусалиме задало образец отношения мусульман к покоренным народам. Христиане обнаружили, что под властью мусульман им приходится платить особый налог, называемый джизья. Это была дурная новость. Но вот и хорошая: джизья, как правило, была меньше налогов, которые приходилось платить прежним византийским господам – а те еще и вмешивались в религиозные практики местных жителей (поскольку различия в вере и обрядах между различными христианскими течениями были для них важны; для мусульман же все христиане были просто христианами). Мысль о снижении налогов и большей религиозной свободе привлекала христиан, так что на бывшей византийской территории мусульмане почти не встречали сопротивления. Более того, иудеи и христиане порой к ним присоединялись и вместе с ними сражались с византийцами.

Ко времени смерти Умара под исламской властью находились уже более двух миллионов квадратных миль. Как это стало возможно? Верующие мусульмане предлагают простое объяснение: мусульманам помогал своей сверхъестественной силой Аллах. Историки объясняют, что Византия и империя Сасанидов едва вышли из разрушительной войны друг с другом, и, несмотря на их видимую мощь, прогнили до корней и были готовы рухнуть. Еще одно часто звучащее объяснение: мусульмане сражались храбрее и яростнее прочих, поскольку верили, что, пав в бою, отправятся прямиком на небеса, где каждого будут ждать по семьдесят две девственницы. Это я комментировать не стану, а укажу на некоторые другие факторы.

Ранние мусульмане чувствовали, что сражаются за нечто апокалиптически великое. Они ощущали, что война за это общее дело придает смысл и жизни их, и смерти. Время от времени люди доказывают, что могут преодолевать непреодолимые препятствия и терпеть невыносимые муки, если верят, что это придаст смысл их жизни. Жажда смысла – такая же фундаментальная потребность человечества, как нужда в еде и питье. Повседневная жизнь дает мало возможностей ее утолить, и в этом одна из причин, почему людей так легко и страстно увлекают сюжеты, предлагающие им роли ключевых игроков в апокалиптических драмах. Именно так видели свою жизнь мусульманские воины во времена халифа Умара.

Изменения, происходящие дома, поддерживали их идеализм, ибо Умар жил так, как проповедовал, и правила собственной жизни внедрял и в жизнь народную. Под его руководством в Медине полностью восторжествовали ценности, которые несли мусульмане во внешний мир: братство, справедливость, гармония, человеческое достоинство, демократическое участие в принятии решений, равенство и сострадание. По крайней мере, во времена раннего халифата мусульманское общество являло собой пример этих ценностей в куда большей степени, чем обычные империи – и настолько, что позднейшие мусульмане вспоминали об этом времени, как об утраченном золотом веке.

С другой стороны, люди слышали рассказ за рассказом о том, как мусульмане одерживают впечатляющие победы над далеко превосходящими силами противника. Казалось, что такой силе сопротивляться бесполезно; да простые люди и не испытывали особого желания сопротивляться, зная, что на их жизни завоевание почти не отразится. Богачи потеряют свои сокровища, но простой народ продолжит жить как прежде. Если бы арабам приходилось сражаться с гражданским населением, защищающим свои дома, битвы были бы тяжелее и, возможно, в конце концов подорвали бы их идеализм. Но даже вдали от дома они сражались в основном с наемниками и призывниками.

Наконец, не будем преуменьшать значение и последнего фактора, тесно связанного с поиском смысла. Война давала мусульманам возможности для грабежа. Однако при Умаре солдатам не дозволялось грабить имущество, принадлежащее обычным гражданам. Они получали лишь добычу, захваченную на поле боя, и сокровищницы побежденных царей – тоже, надо сказать, очень немало. Четыре пятых всего захваченного делилось между воинами – по-видимому, без различия между командирами и простыми пехотинцами, генералами и рядовыми: таков был принцип ислама.

Одна пятая добытого в бою отсылалась в Медину. В дни Пророка большую часть этих средств раздавали прямо в руки нуждающимся; та же традиция сохранилась и укрепилась в дни Умара. Сложи́те вместе все эти факторы – и взрывной рост ислама уже не будет казаться вам необъяснимым.

Завоевания вызвали распространение ислама; однако завоевание и обращение никогда не сливались воедино. «Обращения мечом» в исламской традиции не было. Мусульмане настаивали на своей политической власти, но не на том, чтобы их новые подданные также становились мусульманами. Вместо этого там, куда приходили мусульманские войска, начиналось культурное взаимодействие. Новости о мусульманском социальном проекте распространялись быстро, поскольку рост мусульманской империи охватывал регион, тесно связанный древними торговыми путями меж великих морей и рек. В первые пятьдесят лет ислам добрался до западного берега Индийского океана, до восточной оконечности Средиземноморья, до Нила, Каспийского моря и Персидского залива. В этом регионе, столь густо насыщенном каналами коммуникации, идеи и предания мусульман передавались из уст в уста в уличных разговорах, научных дебатах, сплетнях и обсуждениях между близкими – тем легче, что идеи эти вовсе не были чем-то совсем новым. Зороастрийский мир балансировал на грани монотеизма. Византийский мир получил его вместе с христианством. И, разумеется, много веков назад иудеи приняли радикальное единобожие в Леванте (регионе между Месопотамией и Египтом).

Всё то время, пока Умар-завоеватель руководил территориальным расширением исламской империи, Умар – духовный лидер упорядочивал мусульманское учение и определял исламский образ жизни. Абу Бакр уже установил, что ислам – не абстрактный идеал общины, а вполне конкретная община с заданием изменить мир. Умар формализовал это учение, установив новый календарь, начинавшийся не с рождения Мухаммеда, не с первых его видений, а с Хиджры – переселения мусульман в Медину. В самом календаре Умара заключено убеждение, что ислам – не просто путь индивидуального спасения, но и план преобразования мира. Многие религии говорят своим последователям: «Мир испорчен, но вы можете из него бежать». Ислам же сказал: «Мир испорчен, но вы можете это изменить». Быть может, эта мысль содержалась уже в первых проповедях Мухаммеда; но Умар утвердил для ислама именно этот путь и поставил его на стальные рельсы.