Человек и история. Книга третья. Начало трудовой деятельности - Владимир Фомичев

На камнедробилке работал машинистом Мишка – парень старательный, ответственный. Поступают на камнедробилку валуны определённой фракции, и Мишка спокойно их молотит, превращая в щебень.

Но вот вывалился валун неподобающе большой фракции. Мишка тут же останавливает свой агрегат, смотрит на это явление и тут же раздаётся протяжное «ай, ё…», после чего следует нецензурная лексика. Оценив таким образом возможности своего дробильного агрегата, Мишка точно решает, посылать этот валун в челюсти агрегата или откатить в сторону. В это время он очень сосредоточен: включает агрегат, камень медленно ползёт в грозные клацающие челюсти, грохот, хруст, был камень – стал щебень. У Мишки нервы крепкие, он тут же забывает об инциденте, тут же успокаивается, как ни в чём не бывало.

К карьерной технике – к экскаваторам, бульдозерам и прочему техническому оснащению, агрегатам, транспортёрам – я имел отношение опосредованное. Всё это относилось к заботам механиков. Я только следил за техникой безопасности да начислял им зарплату. Кому и сколько, особенно думать не приходилось. Здесь уже были давно отработанные коэффициенты, тарифы, стандарты. А так как в округе работы было очень мало, то люди держались за свои рабочие места и установившаяся зарплата всех устраивала. Прошло немного времени, и меня, как более квалифицированного, признали ответственным по карьеру.

Меня вызывали на совещания, где я один отчитывался за весь карьер, за обе его смены. Тонька безропотно приняла моё начальственное превосходство, хотя я его ни в чём не выказывал. Она вела себя приниженно, что было противно, так как это происходило на глазах у всех.

В выходные дни я, пользуясь пригородным поездом, ездил в город, где сестра с мужем были мне очень рады. Сестра, естественно, по– родственному, а для её мужа это была баня с выпивкой.

Вещи на квартире у меня были только самые необходимые, да ещё семиструнная гитара, бренчать на которой я научился ещё в студенческие годы.

Квартирная хозяйка льстила мне: я ничего так не люблю и не уважаю, как когда кто-нибудь поёт! Мой угол за перегородкой иногда навещала Людка, используя случай покурить. К тому же она оказалась племянницей моей квартирной хозяйки, которая примитивно разжигала мой интерес к Людке. Она как бы мимоходом, как бы между делом рассказывала, как бабы в бане любуются Людкой: вот это девка – всё при ней!

Было и ещё одно явление. В мой закуток приходила другая племянница квартирной хозяйки, которая была к тому же родной дочерью Тоньки.

Она ещё училась в старшем классе, причём училась, по некоторым отзывам, довольно неуспешно. Отзывалась на имя Ольга. Она заходила в мою загородку, садилась на большой сундук, который стоял возле кровати, и могла молча сидеть часами, изредка поглядывая на меня каким-то томным взглядом. Людке, как мне казалось, не нравились ни моя гитара, ни моё пение, а вот Ольга, скорее всего, относилась к этому с некоторым участием. На мои романсы со слезой чувствительно реагировала вздохами. Была уже осень, прохладно, и Ольга приходила в модной куртке. Она садилась на сундук, не снимая эту куртку, – видно, для того, чтобы я налюбовался её красивой курткой.

Проходило время, достаточное для того, чтобы я всё это оценил, – тогда Ольга снимала её и оставалась в кофте, тоже очень красивой и модной. При этом она, немного смущаясь, розовела, но в то же время кокетливо приосанивалась.

Уже давно стояла осень, когда я однажды приехал со второй смены и в сенях застал хозяйку, которая только что откуда-то вернулась. Она, запыхавшаяся, показала на ведро: вот, еле дотащила. Ведро было полно с верхом свёклой или, как её здесь называют, бураками.

Я что-то пробормотал насчёт щей-борщей, но она мне тут же возразила: какие там щи-борщи, это для самогонки!

Проходя на станцию возле железнодорожных путей, я и сам заметил огромные бурты свёклы и картофеля. Оказалось, что в этой округе помимо многочисленных карьеров денно и нощно трудятся несколько спиртзаводов. А эти огромные бурты свёклы и картошки – не что иное, как сырьё для этих спиртзаводов. Сырьё это – перемороженное, перемешанное с грязью, – сгребалось бульдозерами в кучу, а экскаваторами грузилось на самосвалы и увозилось для изготовления сладострастного живительного напитка.

После случая с квартирной хозяйкой, с её ведром со свеклой, её тяжёлой ношей я столкнулся с этой же проблемой, можно сказать, случайно на работе уже во вторую смену. Ко мне шепотком обратились несколько рабочих вместе с шофёром автобуса. Они попросили меня, чтобы я отпустил их на короткое время. На мой вопрос «Куда? Не банк ли грабить?» они признались: «Да нет, бураков для дома набрать».

– На самогонку, значит, – насмешничал я. Я знал, что агрегаты простаивать не будут, работа будет идти – там у них полная взаимозаменяемость, когда им это надо. Разумеется, я разрешил и отпустил их.

Когда они собрались уходить, я, как бы невзначай, попросил их, если можно, привезти свёклы и моей квартирной хозяйке. И они под покровом темноты «ушли на дело».

После работы я вернулся домой. Евдокия Матвеевна уже убирала привезённые ей бурачки. Увидев меня, она смахнула слезу счастья: «Ну, теперь нам самогонки надолго хватит, а то к Покрову дочка приедет с мужем, с внучком – придётся гостей зазывать». Даже мне стало радостно от её радости.

* * *

Вот и пришла она, матушка-зима – лихо расправилась с грязью, превратив её в бетонное покрытие, а потом и совсем прикрыла это безобразие стерильно белым толстым слоем снега. Народ максимально возможно утеплился. Первые месяцы моего пребывания в карьере меня как-то радовали: не нужно было спускаться в шахту, в глубокое подземелье, после чего необходимо было тщательно мыться в бане. Не было нужды переодеваться в спецодежду, таскать на себе тяжёлую амуницию: аккумулятор со светильником, самоспасатель, интерферометр. При моей теперешней работе нужды в этом не было.

Но зимние холода внесли некоторые негативы. В шахтном подземелье «зимой и летом одним цветом», то есть температура всегда постоянная, положительная. На бульдозерах сменили ножи на зимние – для большего захвата снега при расчистке.

Как-то раз после очень сильного снегопада в бытовку ввалился бульдозерист. Он когда-то «тянул срок» и там выучился на бульдозериста. А так как время уже прошло и он на воле зарекомендовал себя положительно, то не стеснялся иногда щегольнуть этим и употребить лагерный сленг. Потирая руки, он обратился ко мне: «Отпусти, начальник, на дело – будет спиртик».

Здесь, вокруг деревеньки, жители которой работают на спиртзаводах, понаделали в своих домах бетонные ямы, куда завозят и сливают после выпарки спирта барду, которой они кормят своих свиней. Сейчас путь к этим бетонным ямам перекрыт снегом. Расчищать вручную трудно, долго, трудоёмко – поэтому жители, заслышав рёв бульдозера на их улице, выскакивают из своих домов и нанимают технику для расчистки. Оплата по тарифу: поллитровая бутылка спирта. И не просто спирта, а ректификата. Бульдозерист – человек ушлый, он в этом разбирается. Не дай бог его провести, подсунуть спирт низкого качества! Он потом твой дом будет объезжать стороной, не обращая внимания ни на какие уговоры!