Однажды в Хорс-тауне - Олег Бондарев

— Что вы говорите? Диббук? — изумился Майкл. — Не может быть! И что же, имя Соломона все еще на них действует?

— Не совсем. Мне пришлось добавить кое-что от себя, чтобы дух отпустил несчастного. Ах, ну до чего же они настойчивые! Впрочем, при этом — чересчур прямолинейные. Так что никаких сложностей не возникло.

— Однако, судя по всему, твари эволюционируют. Одного имени им уже мало.

— Ну а что вы хотите? Всяк развивается, чтобы выжить. Дарвинская теория естественного отбора в действии, вне зависимости, о ком мы говорим — о ящерице, человеке или духе.

— Вы как всегда правы.

— Хватит тешить мое самолюбие, Майкл. Вы и сами это прекрасно знали.

— Всегда приятно услышать мудрые слова от того, кого считаешь своим учителем.

— Вы вгоняете меня в краску. Право, ваши похвалы излишни. Лучше расскажите, что интересного с вами произошло со времен нашей последней встречи…

Двое мужчин, тихо беседуя, покинули перрон.

Проводницы закрыли двери и отправились обедать.

Еще один день по старой традиции начался мигренью. Сыщик с трудом открыл глаза и несколько секунд внимательно изучал комнату, в которой ему довелось заснуть. Убедившись, что это его дом, а не мусорный контейнер, он перевернулся на другой бок и снова зажмурился.

Только через пару минут пришло осознание нового дня. Осознание того, что пора подняться с кровати, открыть банку пива и закурить, глядя в окно на сонный город.

Хорс-таун невероятно скучен в любое время суток, но утро чем-то нравилось Винсу. Он любил смотреть на заспанных людей, неуверенными движениями поворачивавших ключи в замках, полуобнаженных молодых девиц, которые, разместив бюсты на подоконнике, дымили тонкими дамскими сигаретами. Кто-то в сердцах бил по капоту, обнаружив, что за ночь его машина лишилась магнитолы или колес, кто-то спотыкался и ронял дипломат с бумагами в лужу. Частенько застежка не выдерживала, дипломат раскрывался, и бумаги устремлялись прочь с порывом холодного осеннего ветра, провожаемые проклятьями и криками.

Утром можно было увидеть настоящие лица людей. Не те маски, которые они наденут чуть позже, оправившись ото сна, а их всамделишные физиономии, отмеченные печатью усталости и раздражения. Не замазанные дешевым гримом и не стянутые нелепым официозом.

Наверное, за это Винс и любил утро.

Потому что иных причин его любить попросту не было.

Он в очередной раз — в который уже? — открыл банку довольно мерзкого «Натурала», сделал несколько больших глотков, поставил на подоконник и взял открытую пачку сигарет со стола. Прикурив от именной зажигалки, затянулся, зашелся кашлем и, после нескольких ударов кулаком в грудь, снова затянулся.

И смотрел, смотрел, стараясь не упустить ни одного движения за окном.

Сегодня был самый разгар рабочей недели — среда. Своеобразный пик. У кого-то — самый долгий день недели, у кого-то — такой же, как и все остальные, но «черт, до выходных еще двое суток!»

Только Винсу было глубоко наплевать, какой сегодня день — суббота, вторник или День Благодарения. Если работа имелась, он работал и в праздники. Если нет — целыми днями сидел у телека и пересматривал старые матчи «Лейкерс». Он уже наизусть знал стенограммы знаменитых сражений восьмидесятых между его любимыми «озерниками» и ненавистными «кельтами», мог без запинки рассказать статистику Мэджика в победных для лос-анджелесцев финалах.

Винс с детства любил баскетбол. В юности ему доводилось несколько раз бывать на матчах местных «Пистоне» — отец был большим их фанатом, — но юный Новал так и не разделил любви родителя к «поршням». А вот в «золотистых» из Города Ангелов он уже тогда втюрился по уши: в те годы их матчи частенько показывали по кабельному.

С тех пор Винс стал их преданным фанатом и, хотя так ни разу и не побывал на играх, старался не пропускать те, которые транслировало телевидение.

«Может, запастись пивом, заказать пиццу и завалиться на диван пересматривать финал-2001? — подумал Винс, щелчком отправляя бычок в окно. — Мне бы не помешало полдня отдыха… После вчерашних похождений».

Нос все еще болел, хоть и не так сильно, как вчера.

Зазвонил телефон.

Этот звук довольно редко раздавался в конторе Новала. Поэтому сыщик не сразу понял, что происходит. Когда же до него наконец дошло, он выругался, и, подняв трубку, обреченным тоном сказал:

— Алло.

— Доброе утро, — сказала трубка голосом Генри Кребола.

— Утро, — кратко ответствовал сыщик.

— Я говорю с мистером Новалом?

— Именно так. А вы, как я понимаю, Генри Кребол?

— Да. Вы узнали меня?

— Сюда мало кто звонит. Можно сказать, вы — второй после полиции.

— Шутите, — рассмеялся Генри, но чересчур уж наигранно.

— Отнюдь. Хотя последние два месяца они тоже молчали. Видимо, поверили, что я и в самом деле выращивал марихуану исключительно в декоративных целях.

— Ясно… Послушайте, мистер Новал, я звоню сказать, что мы с Мэй переехали.

— Переехали?

— Да, именно. К родителям жены.

— Зачем? Соскучились по теще?

— Вы понимаете, этот зеленый малыш… Как бы вам сказать… Он немного…

— Раздражает.

— Да, да. Мы оставили его там, а сами уехали. Мэй никак не может смириться с тем, что Джонни мертв… Как вы думаете, мы поступили глупо?

— Оставлять зеленого людоеда в квартире — может и глупо. В остальном я вас прекрасно понимаю.

— Но что может натворить этот зеленый? Он же еще младенец.

— Младенец младенцу рознь. Вы помните его взгляд?

— О да. Хотя предпочел бы забыть.

— Людоед с подобным взглядом способен на все, как мне кажется.

— О Боже… Может, нам стоит вернуться?

— И что же вы сделаете, мистер Кребол? Вы не сможете ему помешать. На вашем месте я бы поступил точно так же. Невозможно находиться с подобной тварью под одной крышей, тем более, если вы хотите прийти в себя после смерти сына. Однако ему нет дела до ваших потрясений, так что он вполне может превратить ваше гнездышко в настоящую свалку.

Некоторое время в трубке было слышно только прерывистое дыхание мистера Кребола.

«Боится!» — удовлетворенно отметила темная часть Винса.

— Это как же? — хрипло поинтересовался Генри.

— Сложно сказать точно, но… Вы когда-нибудь видели картину «Последний день Помпеи»?

Снова хриплое дыхание, буквально несколько мгновений, и — короткие гудки.

— Ну вот и поговорили, — с чувством выполненного долга заявил Новал и положил трубку на рычаг.