Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев

Глупая, но оттого не менее страшная беда может случиться, если кто-то сломает лыжу, а запасной не окажется. Тогда человека придется оставить в лесу и выберется ли он из него один на единственной лыже? Если просто порвется крепление, тогда еще можно что-то придумать, как-то подлатать, если будет возможность тратить на это время. Палка — тоже ерунда. Старшина знал, что многие финны вообще обходятся без лыжных палок. У них даже ход специальный отработан, который они называют оленьим. Отработан, понятное дело, не на войне, финны ж эти все с детства на лыжах приучены. Пользуясь тем, что руки свободны, финны на бегу могут вести стрельбу. Скажем, отступая, берут свои пистолеты-пулеметы под мышку, поливают из них за спину и знай себе бегут. О финнах, об их повадках и приемах старшина, в отличие от других бойцов отряда, кое-что знал. Об этом он сказал командиру, когда отряд собирался на дороге неподалеку от готовящейся к выходу колонны.

— Я, как доставлю на передовую обормотов вроде этого, — старшина отыскал взглядом Жоха и показал на него, — иду к разведчикам. Брать у них солдатский навык. В виде чего пехота видит противника? В виде касок над окопами, в виде убитых или пленных. А разведчики сталкиваются с противником нос к носу, следят за ним, изучают и перенимают…

Кроме «ручника» в санках и табельных ТТ в кобурах Шепелева, Когана и Хромова из стрелкового оружия в отряде были только трехлинейки. Старшина не нашел в колонне пистолетов-пулеметов Дегтярева и очень по этому поводу сокрушался. «Ведь обещали ж вернуть».[23]

От автоматов Федорова и самозарядки Токарева старшина отказался, опасаясь, что могут подвести. А трехлинейки — оружие надежное, знакомое, испытанное многими поколениями и войнами, наше, можно сказать, родное оружие. Винтовки старшина посоветовал повесить по-охотничьи, на шею. Оружие, висящее согласно правилам устава за спиной, мешало сгибаться при беге и быстро скользить.

Лыжи скользили хорошо. Так, по крайней мере, казалось, капитану Шепелеву, знакомому с лыжной ходьбой, мягко будет сказано, поверхностно. Но лыжи не проскальзывали назад, не скребли по снегу, как по наждаку — вроде бы нормально. Еще хорошо то, что они шли не по снежной целине, а по проторенным колеям. Если верить Попову, то финны-то как раз прокладывали себе путь по нетронутым сугробам. На этом участке они должны были выигрывать у финнов в скорости. Но капитан предполагал, что преимущество сохранится на их стороне недолго. Так и вышло. Скоро новая лыжня влилась в старую, то есть в ту, которую оставили финны, направляясь к дороге. Колеи соединились на вершине береговой кручи, откуда открывался вид на излучину реки. Свой поворот река делала среди крутых каменистых обрывов, поросших елями и соснами. На покрывающем лед снегу не было заметно иных следов, кроме звериных. Значит ли это, что финны и дальше не собираются пересекать реку? Если не собираются, то они идут не в направлении собственного тыла. Тем самым его догадка пока находит косвенное подтверждение.

В предполье, в котором они сейчас находятся, не действуют крупные воинские соединения финнов. Действуют небольшие отряды, которые иногда ради выполнения определенных задач сливаются в одном месте, действуют сообща, потом снова разбегаются. Что и было при нападении на колонну. Один отряд зашел с одной стороны, второй отряд с другой, после каждый должен был отойти в свою сторону. И встает вопрос, куда они отходят? Наверное, туда, где могут пополнить запас мин, патронов, еды, наконец. Где же бьет живительный источник? Но уж точно, не бегают они после каждого нападения на наши части в расположение своих войск или того лучше в тыл. Выходит, где-то имеется схрон. Или он был заранее подготовлен на случай войны, или боеприпасы и продовольствие сбросили, а, может быть, продолжают сбрасывать финские самолеты, но где-то же их складывают. Вот этот бы схрон надо найти. А они должны к нему привести. Скорее всего, там, где склад, там у них и оборудована какая-нибудь землянка. Не все же ночи они проводят на снегу.

В том, что финны способны вполне сносно устроиться на ночевку в лесу, капитана уверил старшина. Старшина подтвердил, что в этом нет ничего невозможного и страшного. Он берется организовать, если что, такую ночевку, «будет тепло и уютно, просыпаться не захочите».

Сейчас-то сорок минусовых градусов не чувствовались. Благодаря движению. Благодаря овчинным полушубкам, под которые были поддеты стеганые фуфайки, благодаря вязаным подшлемникам, согревающим лицо.

И вообще прогулочка — пока тихо, светит солнце и нет еще усталости — проходит в удовольствие. Работай себе палками, переставляй ноги, дыши глубже чистым сосновым зимним воздухом да глазей по сторонам. Лес вокруг точь-в-точь такой, каким его изображают на новогодних открытках. Только веселых зверушек не хватает.

И у них такого удовольствия в запасе на три часа, если раньше не наткнутся на финнов. А потом стемнеет…

Попов впереди остановился, поднял руку.

— В чем дело? — негромко спросил капитан, сойдя с лыжни и по снегу приблизившись к красноармейцу.

— Стояли, перевязывали, кровь, — Попов острым наконечником палки показал на снег. Капитан ничего не увидел. А бывший охотник протянул палку к кустам, что окружали лыжную тропу, что-то, подцепив, снял с ветки и притянул к себе. Шепелев вгляделся и понял, что это бинт со следами крови.

— Легкое ранение, — сказал Попов.

— Да, наверное, — согласился капитан, — а повязка намокла, остановились перемотать. Раз так… Перекур, — он оглянулся, — Две минуты.

Шепелев посмотрел на часы, потом на Леву.

— Живы, сержант?

— А? Да, жив, — Лева упер палки в снег и сел на них.

Капитан взглянул поверх него на подъезжающий отряд. Пока ничего идут, легко…

1

Ярви не ждал нападения, не мог ждать. Его застали врасплох, и он ничего не сумел сделать…

Его вчерашние гости вернулись затемно. Вернулись радостно возбужденные. Они обсуждали то, о чем не могли говорить во время пути, обсуждали подробности нападения на коммунистов. Как смог понять Ярви, этот отряд, которым командовал человек по прозвищу Лось, напал на русскую колонну, подкараулив ее на дороге и взорвав мост через реку. Вот она война, подумал Ярви, мост строили не один месяц, тратя силы и стараясь, выкладывая камень к камню, досочка к досочке, а меньше чем за минуту его не стало. Так же и с людьми. Человека рожали, оберегали, отдавали ему все из души и из кошелька, может быть, катали на моих санях, учили его, а не стало человека с одного выстрела. Не стало коммуниста или финна, или шведа.