Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев

Война, понял Ярви. А он надеялся, что умрет раньше, чем в Финляндию придет новое кровопролитие. Может быть, ему повезет и он умрет раньше, чем война доберется до их хутора?

Но война добралась до их хутора очень скоро. Однажды ранним утром Ярви, собравшись проверить петли, которые он ставил на зайцев, услышал в лесу голоса и решил дом не покидать. Он ходил от окна к окну и вот увидел, как на поляну перед домом по проложенной им лыжне стали выкатываться один за другим люди в белых одеждах и при оружии.

Они не спросили разрешения войти, они вошли. Ярви не стал их пересчитывать, но их было около тридцати. Дом, привыкший к тишине, наполнился их голосами, финской и шведской речью. Через сени стало не пройти от наваленных там лыж, и в них сильно запахло смолой, которой были пропитаны полозья. По всем комнатам заскрипели половицы под ногами, обутыми в пьексы[16], приклады застучали о пол, звякало оружейное железо. Гости стаскивали белые куртки и штаны, вешали на печь и раскладывали возле нее на просушку. Туда же добавились, превращая печь в невиданного зверя (вроде тех, что Ярви рисовал когда-то на санях) перчатки, варежки, шарфы, лыжные шапки, подшлемники, ушанки и форменные кепи. К печным камням гости прислоняли пьексы, оставаясь в носках.

Ярви, который подумал, что к нему пришли солдаты, засомневался, увидев под снятыми белыми куртками и штанами самую разнообразную, пеструю одежду. Кто-то был в меховых куртках, кто-то в полушубках, крытых сукном и нагольных, кто-то только в свитерах, а кто-то и в военных куртках мышино-серого цвета, сидевших мешковато. То же самое и со штанами: и суконные форменные бриджи, и ватные штаны, и лыжные спортивного покроя, и не пойми какие. У многих из этих людей над левым локтем был пришит бело-синий щит с большой буквой «S», увенчанной, как короной, тремя еловыми ветвями[17].

Бойцы Шюцкора

Вооруженные гости изумились, обнаружив на хуторе его обитателей.

— Почему вас не эвакуировали? — спрашивали у Ярви. А он пожимал плечами. Что тут говорить, кто о них вспомнит, кому они нужны? Ярви ни тогда, ни после того, как гости ушли, не спросил у дочери, почему же ее муж не приехал забрать ее. Наверное, муж подумал, что их эвакуируют власти, решил Ярви.

Гостей пришлось кормить. Ярви зарезал несколько кур, пока дочь варила уху из пойманной вчера рыбы.

За столом гости рассказали Ярви, что происходит в мире и в Финляндии, о том, когда началась война и кто в ней побеждает.

— Коммунисты слабы, — говорил курносый блондин в свитере с оленями. — Мы не пустим их в Суоми. Они уткнулись в линию Маннергейма и дальше им не пройти. Ты слышал о Маннергейме, старик? Это наш главнокомандующий. Великий человек. Он научил нас, как разбить коммунистов. Знаешь, как мы их бьем и разобьем? Они топчутся у линии Манергейма, а мы, такие отряды, как наш, заходим им в тыл и во фланг, наносим кинжальный удар в бок, — рассказчик поднял руки и с силой одной ладонью чиркнул по другой. — И тут же отходим, чтобы выскочить в другом месте. Они не могут нас преследовать, коммунисты не умеют ходить на лыжах. Еще мы разрезаем их войска на мотти[18] и неторопливо отстреливаем, как уток из камышей. Мы не даем им подвозить снаряды и еду. Мы держим под нашими прицелами дороги. Я предлагаю выпить за нашего маршала! За нашего великого полководца!

Второй раз появилась над столом фляга в суконном чехле. У Ярви в доме не хватило посуды на всех нежданных гостей, и спирт, разбавляя его водой, они пили по очереди, пуская по кругу флягу и один стакан. Дочь Ярви, накрыв стол, ушла в дальнюю комнату и оттуда не выходила.

— Ты здесь сидишь, как филин в дупле, и не знаешь, сколько великих побед одержала наша маленькая Суоми, — выпив и закусив тыквенной кашей с сушеными грибами, продолжил говорить блондин в «оленьем» свитере. — Мы уничтожаем коммунистов целыми дивизиями. Полковник Талвела начал сражение у Толвоярви и за два дня отогнал коммунистов к Аиттойоки, захватывая танки, машины и оружие, заставляя их солдат разбегаться по лесам и там замерзать. У нас теперь есть танковые батальоны из русских танков. О, ты же не слышал, старик, о победе у Суомуссалми[19]! Мы захватили полсотни танков и еще больше орудий. В лесах вокруг Суомуссалми ты на каждом шагу будешь натыкаться на замерзшего насмерть русского.

Довольно скоро Ярви понял, кто у них старший. Лет тридцати, высоченный, под два метра, курчавый здоровяк в военной куртке с темно-зелеными петлицами в золотистой рамке, в центре которой размещалась небольшая розочка. У тех же, кто тоже сидел в военных куртках, петлицы были пустые. Но чина старшего Ярви так и не узнал, потому что другие обращались к нему по прозвищу — Лось[20]. Лось много ел, улыбался, общался жестами и не проронил за столом ни слова. Шведы, а их в нагрянувшем на хутор отряде, была ровно половина, сидели вместе и переговаривались между собой на шведском.

Зато курносый блондин в свитере с оленями говорил охотно, больше всех.

— А недалеко от тебя тобой, тоже на хуторе… как его… там четыре дома…

— Я знаю, — сказал Ярви, выпуская дым из короткой трубки. Он знал по рассказам жены, она ездила туда за табаком, солью, мукой, тканями и другими товарами, а отвозила на обмен шкуры и мясо.

— Там сейчас в нашем кольце их крупная танковая мотти. Вопрос дней, старик. Танки будут наши, их машины, их пулеметы будут наши. Мы тоже участвовали в окружении этой мотти, старик. Давай, выпей с нами, старик, за победу финского оружия!

Ярви выпил. Он не стал объяснять этим молодым людям, что оружие победу принести не может. У оружия два ствола, оно убивает и того, кто стреляет. Победой может считаться только излечение от всеобщего кровавого безумия, от которого Ярви так и не смог надежно спрятаться.

Переночевав, наутро они ушли. Они сказали, что могут прийти еще. И действительно пришли. Этим же вечером. Худшим вечером в жизни Ярви…