Третье лицо - Денис Драгунский

Вывод: хорошая новелла может быть продолжена именно как новелла. Сюжет может – даже должен! – преподнести нам новую «ожидаемую неожиданность».

Ибо будет скучно, если все получится так, как расположила в уме добрая Форестье: ну получила Матильда назад свои тридцать шесть или даже сорок, даже пятьдесят тысяч. Приоделись они с мужем. Сменили квартиру. Наняли служанку. Отложили на старость. Получается нравоучительная повесть для девиц под названием «Матильда, или Вознагражденная добродетель».

Фу, как скучно! А вот если брильянтовое ожерелье, ради которого Матильда с мужем горбатились целых десять лет, истратили свою молодость, вдруг оказалось фальшивым – ого! Вот это финал. Но тоже как будто бы «предсказуемый».

А что дальше?

Да что угодно! Вот, например.

* * *

Через месяц господин Луазель купил за четыреста франков не просто легкую двустволку для утиной охоты, а тяжелое ружье с длинным стволом и массивным прикладом.

– Что это за артиллерия? – удивилась Матильда.

– Хочу поехать в Алжир поохотиться на львов!

На самом деле он узнал, что в Алжире, в старой арабской крепости, находится каторжная тюрьма, где влачит свои дни мошенник-ювелир Флавиани. Уже скоро его срок окончится, он выйдет на волю. Он вряд ли возвратится в Париж, а поселится где-то там же, в Алжире, у моря. Нищий, но уже как будто бы честный обыватель. Бывший преступник, который искупил свою вину.

От таких мыслей у Луазеля кровь приливала к голове. Он не мог простить этого человека, который украл их последнюю надежду на обеспеченную жизнь. Луазель все разузнал у знакомого репортера. Каждое утро каторжники выходят на работы в каменоломню. Они идут, сопровождаемые ленивым охранником, по пересохшему дну реки; вокруг громоздятся скалы. Там спрячется Луазель и подстрелит его.

В роковой миг у Луазеля не хватило духа спустить курок, но в каменоломне он подошел к изможденному старику и рассказал ему всю свою историю.

– А теперь выслушай меня, – сказал Флавиани. – Я виноват не только перед тобой, продав тебе фальшивые бриллианты. Два десятка человек было обмануто мною, включая тебя. Колье, серьги, подвески, ожерелья, перстни… Зачем я это сделал? Наверное, ты уже догадался. Женщина! Женщина, молодая и прекрасная, которую я любил больше жизни, а она любила мои подарки. Моих честных заработков не хватало – она хотела все больше и больше. Я купил ей дом, обставил его модной мебелью, я давал ей деньги на платья и украшения, присылал ей корзины деликатесов, нанимал слуг и экипаж. Но когда меня арестовали, она не пришла посетить меня в тюрьме. И не ответила ни на одно из моих писем с каторги. Я истратил на нее ровным счетом полмиллиона франков. Из этих денег тридцать шесть тысяч – твои. Дай лист бумаги, я напишу ей записку.

С трудом сжимая карандаш в грубых руках каменотеса, со сбитыми ногтями на пальцах, – Луазель вспомнил, что когда-то это были тонкие, ловкие пальцы ювелира, – старик написал:

«Жанна! Если в тебе осталась хоть капля совести и страха Божьего, продай что-нибудь и возврати подателю сего 36 000 франков, ибо я обокрал его ради тебя. Когда-то любимый, а теперь забытый тобою, но до сих пор обожающий тебя Пьер Флавиани».

Сложил записку вчетверо и надписал сверху:

«Париж, шоссе д’Антен, рю Монтескье, 14. Мадам Форестье».

* * *

Но если Луазель все-таки постарается вытрясти из Жанны Форестье эти деньги – то получится уже роман.

Защита животных

мы беззаветные герои все

Там был треугольник как будто любовный. Женщина лет сорока пяти, влюбленный в нее пожилой сосед – и внезапно поселившийся в этой квартире студент, красивый и умный парень чуть за двадцать. Женщина в него влюбилась. Старик страдал. Парень не знал, что ему делать. С одной стороны, она еще вполне и смотрит на него с обожанием. С другой стороны, старика жалко: для него эта дамочка – смысл жизни, он дарит ей подарки, помогает по хозяйству, делится едой – поскольку все происходило в скудные послевоенные годы…

* * *

Была ночь.

Ника лежала в постели, смотрела в потолок и вспоминала какую-то старую советскую повесть. Она ее прочитала случайно, лет двадцать назад, когда жила у бабушки на даче. Спала на втором этаже в мансарде с сильно скошенной крышей, и еще там были дощатые полки, на которых напиханы старые журналы. От бумаги пахло особым влажно-клейким запахом книг, которые зиму проводили на морозе, летом отогревались, а потом мерзли снова, и так без счету сколько раз. От матраса пахло сеном. От стен – едва оструганной сосной. От лампочки – горелым эбонитом. Ника лежала и читала.

Там, в этой повести, настала роковая ночь, когда этот парень совсем истомился и уже собрался встать и пойти к той женщине в соседнюю комнату – он даже слышал, как она тихонько ворочается в постели за стеной, как будто бы напоминая о себе, – но вдруг вспомнил этого несчастного влюбленного старика и написал гвоздем на обоях: «Если ты человек!» Он решил: «Если я человек, а не похотливое животное, то я останусь в своей комнате. Не буду ради нескольких сладких ночей ломать жизнь этим немолодым людям».

На Нику в ее четырнадцать лет это произвело огромное впечатление. Быть человеком, а не животным – как прекрасно! Она получала особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, когда «давила животное в себе» – так она это называла.

* * *

«Но непонятно, – думала она уже сейчас, – правильно это было или нет. Конечно, да, правильно. Но вот вопрос, – думала она, – легче мне стало жить? Чего я достигла, давя животное в себе? И что потеряла, проморгала, выпустила из рук?»

Впрочем, неважно.

Сейчас она лежала в постели, прислушиваясь к тишине в квартире и понимая, что ее внутреннее животное вылезло из своей норы и не хочет слушаться свою хозяйку.

Ника гладила себе живот. Писала на себе те самые слова. Царапала их пальцем, острым ногтем – от самого верха до самого низа, от нежной ямочки на горле до жесткой шерстки на лобке: «Если я человек!» Восклицательный знак заезжал в опасное место. Ника вздрагивала, закидывала руки за голову и заставляла себя не прикасаться к собственному телу.

«Я – человек! – думала она. – Я справлюсь со своим животным!»

Но потом, стиснув ноги до боли в лодыжках, начинала думать чуть по-другому. Более резонно и даже, извините, диалектично.

Я человек. Но человек состоит из нескольких частей. Из трех самое маленькое.

Интеллект – это раз. Я умная и образованная женщина. Я знаю английский почти свободно и французский неплохо. Я люблю логику. И простую, аристотелеву, и математическую. Парадокс Рассела, теорема Гёделя и все такое. Кажется, я нарочно отвлекаю себя от низменных мыслей, – и Ника левой рукой сбросила правую с собственного живота. «Фу!» – гневно шепнула она своей руке. Философию тоже люблю и знаю. Особенно Платона. Всякая душа бессмертна. Начало не имеет возникновения. Из начала возникает все возникающее, а само оно ни из чего не возникает.