Сны мегаполиса - Анна Бялко

Маша опять позвонила Ольге Петровне. В конце концов, она не знала больше никого, с кем можно было бы посоветоваться про игоревы дела. А Ольга Петровна – явно не чужой ему человек, к тому же она и ей, Маше, очень симпатична. Эх, если бы Ольга Петровна тогда в ее квартиру переехала...

Они сидели у Ольги Петровны на кухне и пили уже по третьей чашке чая. Маша рассказывала, как она нашла Игоря, и что врач говорит – ему уже сильно лучше, и что завтра он, наверное, придет в себя, потому что пока его нарочно не будят, и Маша тогда туда поедет и будет за ним ухаживать, она уже договорилась на работе про подмену, и про Зину неизвестную потом рассказала.

– Зина? – удивилась Ольга Петровна. – Странно.

– Да, – горячо согласилась Маша. – И мне странно. Он ее в бреду зовет, а она и носу не кажет. Как так вот можно? И в книжке телефонной ее нету.

– Да нет, – покачала головой Ольга Петровна. – Имя какое-то... Несовременное. Вы знаете хоть одну Зину?

– Нет.

– Вот и я тоже. То есть – среди молодых. Так называли моих ровесниц, может, чуть раньше. В сороковые годы была мода на Зин. Хотя, конечно, мода на имена возвращается. Что с вами, Машенька?

Маша сидела, замерев, как громом пораженная.

– Ольга Петровна, – пролепетала она наконец. – Вы говорите, в сороковые... А ведь она... Ну, эта девушка из нашего дома... Ведь, может быть...

Игорь Мальцев возвращался домой. После больницы, в которой он провалялся почти месяц, по настоянию родителей пришлось отправиться в дорогущий и, по его мнению, бессмысленный южный санаторий, и валяться еще и там. Хорошо еще, начальство на работе восприняло с пониманием. Стояла середина апреля. На кленах и тополях вокруг дома распускались самые первые листики, отчего дом будто плыл в зеленоватой дымке. То ли от этого, то ли от блеска свежевымытых по-весеннему окон, вид у него был легкий и радостный.

Маша, аккуратно припарковав у подъезда его машину – оказывается, она здорово умела водить, эта Маша, – помогла ему выйти. Всю дорогу из аэропорта она, не закрывая рта, взахлеб рассказывала ему историю о том, как нашла в церкви батюшку, и рассказала ему обо всем, и заказала заупокойную по рабе божьей Зинаиде, и как потом пришли освящать дом, и свечки сперва дрожали, а потом, словно решившись, загорелись ровным чистым огнем. А с крыши дома, по словам все той же Матвевны, в ту же минуту взлетела большая птица, вроде как аист, вся белая, только на крыльях черное, покружила немного, вскрикнула и улетела. Хотя, наверное, старухе просто почудилось – откуда бы взяться аисту весной в Москве?

С внешностью Анечке Лыковой не повезло. Имеется в виду, с той, изначальной, которая дается от папы с мамой или от Бога. Тут то ли Бог не захотел, то ли папа с мамой плохо старались, но своя родная, внешность досталась ей, мягко говоря, неудачной. Глазки узенькие, носик остренький, а рот – наоборот, большой, да еще передние зубы слегка выдаются вперед, так, что и улыбаться толком не будешь. Волосы темные, тонкие, слабые – такие хоть два раза в день мой, они все равно мгновенно пачкаются и торчат во все стороны сальными прядями. И кожа... Бледная, с изысканным зеленоватым оттенком... Глаза б не глядели. Фигурка сама по себе была бы еще ничего, даром что маленького роста, а кривоватые ноги совершенно необязательно выставлять напоказ, но с таким лицом... Про кого скажут – «миниатюрная куколка», а про Анечку – «тощая мымра». Вот вам и вся любовь.

Но Анечка не сдавалась. Может, другой бы кто с такими внешними данными вообще застрелился, но она – никогда. Ей в качестве компенсации достался от того же Бога (или от папы с мамой) замечательный бойцовский характер. Сколько себя помнила, она всю жизнь боролась. А так как лет с четырнадцати ей стало совершенно ясно, что главный враг ее – собственная внешность, то и боролась Анечка именно с ней.

Маленькие глаза? Французская тушь, умело наложенные тени – и вот противные щелки уже раскрылись до вполне приличного размера. А хитрая Анечка еще и очки в изящной оправе догадалась подобрать. Без диоптрий, зрение у нее было отличным, но зато стильно. Унылый цвет лица? Это вообще в наши дни не проблема. Основа, крем-пудра, нежные румяна – и вот налицо, то есть на лице – нежная розовая бархатистость. Слабые волосы? Пусть им же и будет хуже. Короткая, почти наголо, маленьким ежиком смелая стрижка, так, чтоб оставить только узкую, в три рваных пряди челку, да по острой пряди над ушами, и те смазать гелем, чтоб не висели как попало, а изображали закрученную стрелу. Фигурка? Одеть ее в черное, узкое, резаное – пусть не на ноги косятся, а потрясаются необычностью стиля.

И работало! Знакомясь с Анечкой, неискушенный обыватель редко думал про себя: «Страшненькая, бедняжка», гораздо чаще: «Стильная девушка! Может, слегка чересчур, но ей положено – у нее работа такая». Потому что работа анечкина, и тоже не случайно, была подобрана так, чтобы способствовать успехам в ее главной борьбе. Тут устроилось и сложилось настолько удачно, что казалось – как будто само собой.

Упорно рисуя красавицу на собственном лице, Анечка незаметно выучилась рисовать вообще и подбирать косметику в частности. Так что, завалив конкурс в Строгановское художественное училище, она, не сильно расстраиваясь, поступила в парикмахерский техникум, потом окончила курсы визажистов, потом, поработав и обрастя полезными связями, пошла учиться в частную Высшую Школу Эстетики и Дизайна, благо их, таких, пооткрывалось во множестве. Это, конечно, стоило денег, но Анечка к тому времени и сама неплохо зарабатывала, да и мама, всегда желавшая иметь высокообразованное чадо, на институт не скупилась. После трех лет обучения, закончив с отличием, Анечка получила диплом с гордым названием «стилист-дизайнер», распрощалась с салоном красоты, где зарабатывала на жизнь и учебу, и в новом качестве ринулась постигать новые горизонты.

Горизонты представлялись безоблачными и безграничными. Двадцать пять лет, стильная внешность, модная профессия, почти отдельная квартира... Эта небольшая поправочка объяснялась так – в анечкиной кварире вместе с ней жила еще бабушка, мамина мама. Сама же мама, нестарая еще совсем дама, бухгалтер по образованию и практикующий экстрасенс-психолог «по зову души», жила сейчас у своего очередного кавалера, встречалась с Анечкой примерно раз в месяц в модных кафе, и вообще принимала в ее жизни достаточно виртуальное участие, особенно после того, как отпала необходимость в оплате высшего образования. Что же касается папы, то самым большим его вкладом в анечкину жизнь была, пожалуй, та самая «неудачная» внешность. Папа исчез из виду в анечкины года три, и с тех пор ни разу не появлялся. О нем уж все и думать забыли, кроме, может быть, бабушки. Она, когда ругалась на Анечку за неподобающий, по ее мнению, образ жизни, всегда в конце добавляла: «Ну, ясное дело, чего ж еще ждать с тебя, с безотцовщины-то».

Подобные воспитательные эксцессы случались, правда, нечасто, в основном благодаря пресловутому анечкиному образу жизни. Они с бабушкой, хоть и жили в одной квартире, виделись хорошо если раз в неделю. Когда Анечка возвращалась, старушка уже спала. Сон у нее был крепкий, что означало, что приходить можно когда угодно и даже не одной. С утра же – а просыпалась Анечка не рано – всегда тоже можно было выбрать момент, чтобы бабушка вышла в магазин или на прогулку. Вот и получалось, что квартира почти отдельная. Даже немножко лучше – несмотря на редкость встреч, бабушкино присутствие давало себя знать общей чистотой в квартире, вовремя купленным хлебом и кастрюлей супа в холодильнике, что при внучкином образе жизни было, согласитесь, крайне удобно.