В плену желания - Джорджетт Хейер

Вдовствующая леди благосклонно восприняла вспышку гнева, отразившуюся на лице Кита.

– Легче сказать, чем сделать, – все же заметила она. Немного помолчав, старуха добавила, глядя Киту прямо в глаза: – Когда я была юной, браки устраивали исключительно родители молодых. Я могла бы назвать вам дюжину имен женщин, которые до венчания были едва знакомы со своими женихами. Не уверена, что это хорошо… Если вы надеялись на то, что я благословлю ваш союз только потому, что у вас бойкий язык и галантные манеры, то вы глубоко ошибаетесь. Прежде мне следует узнать вас получше. И Кресси не помешало бы с вами пообщаться больше… А сейчас я устала. Скажите Кларе, что я готова идти спать. Передайте вашей матушке, чтобы навестила меня как-нибудь с утра. Спокойной всем ночи!

Мистер Фенкот возвратился на Хилл-стрит пешком. Время клонилось к полуночи. Киту посчастливилось иметь удовольствие лицезреть прибытие своей дорогой маменьки. Слуги несли ее светлость по улице в портшезе.[14] Ее сопровождали три поклонника средних лет и один молоденький джентльмен, быстро шагавший вплотную к портшезу и всем видом походивший на человека, раздираемого любовью и ревностью.

Мистер Фенкот ожидал приближение своеобразного кортежа у настежь распахнутых дверей. Что ни говори, а зрелище было впечатляющим. Миледи несли два здоровяка, облаченные в опрятные ливреи. В свете уличного фонаря можно было залюбоваться элегантностью обитого бледно-зеленым бархатом кресла. Поклонники матери были одеты по последней моде. Когда слуги поставили портшез на мостовую, один из джентльменов приоткрыл дверцу, второй галантно помог графине выбраться, а третий стоял наготове, желая предложить руку, чтобы леди смогла преодолеть несколько ступенек, ведущих к парадному входу. Молоденького воздыхателя довольно бесцеремонно оттерли в сторону, когда тот постарался первым протиснуться к двери. Теперь он униженно взирал издали на свое недоступное божество.

Замерев у нижней ступеньки, графиня оглянулась назад и воскликнула своим мелодичным голосом:

– Мой веер! Должно быть, я уронила его в портшезе. Мистер Хорнинг! Вас не затруднит проверить, там ли он?

Просьба ее светлости окрылила впавшего в черную меланхолию юношу. Мистер Хорнинг тотчас же кинулся к портшезу, нырнул внутрь, нашел веер и с низким поклоном протянул вещицу ее светлости. При этом на его лице застыла довольно-таки глупая, по мнению Кита, улыбка. Графиня любезно поблагодарила его и позволила поцеловать свою руку.

– А теперь, джентльмены, ступайте по домам, – заявила она. – Здесь меня ждет сын. Нам есть что обсудить. Вам ведь известно, граф только недавно вернулся в город.

Кит узнал двух из старших по возрасту поклонников матери и обменялся с ними приветствиями.

Маменька представила сыну третьего:

– Лорд Чейсли спрашивал у меня, почему тебя не было в «Эскоте». Как же так? Ты же должен был там сегодня быть, негодник эдакий!

Кит хлопнул себя ладонью по лбу.

– Господи! Я позабыл написать вам письмо и объяснить причину моего отсутствия. Прошу прощения, сэр!

– Ну вы и оригинал, молодой человек! – рассмеялся лорд Чейсли. – Вы и про помолвку свою забудете?

– Ни в коем случае! – запротестовал Кит.

– Чейсли! Неужели вы полагаете, что такое на самом деле возможно? – спросил другой джентльмен.

К добродушному подтруниванию присоединился третий. Видно было, что никто из них не подозревает – подшучивая над Эвелином, они обращаются к его брату Киту.

Когда двери закрылись, леди Денвилл восторженно воскликнула:

– Вот видишь, Кит! Я же говорила тебе, что все удастся! Ньюлин и сэр Джон Стритли знают тебя с братом еще с тех пор, как вы носили короткие штанишки, и то они не заподозрили, что разговаривают с тобой, а не с братом. Ты можешь быть совершенно спокоен: никто тебя не узнает.

– Что-то не дает мне сохранять хладнокровие, – ответил сын. – Признаться, я удивлен, что вы при посторонних назвали меня негодником. Вы, маменька, право слово, неисправимы в своем легкомыслии. Скажите, ради бога, что за простофилю вы поработили и сделали своим верным пажом?

Графиня разразилась игривым смехом.

– Не правда ли, этот бедняжка так смешон? Но будь с ним полюбезнее. Как-никак он поэт.

– Что ж, это все объясняет, – насмешливо заметил Кит. – А вы, полагаю, его муза?

– На данный момент – я, – признала графиня, – но это ненадолго. Думаю, очень скоро он по уши влюбится в какую-нибудь девчонку, причем наверняка выберет ту, которая ему уж никак не подходит… и напрочь забудет о моем существовании… С одной стороны, это станет огромнейшим облегчением, так как ужасно скучно быть обязанной каждый раз выслушивать стихотворения, пусть даже они написаны в твою честь, а с другой… Кит! Ты вряд ли способен меня понять, но… Мне сейчас уже сорок три года, а я в состоянии влюблять в себя глупых мальчишек. Как же это приятно!

– Маменька, не стоит произносить это вслух! Никто не поверит, что вам больше тридцати трех лет.

Слова сына были близки к истине, но леди Денвилл, немного поразмыслив, сказала:

– Оно-то так, но любой, у кого голова на плечах, сообразит, что я ни на день не могу быть моложе своих сорока трех лет, поскольку каждый член лондонского света осведомлен, что Эвелину уже стукнуло двадцать четыре года. Вот в чем загвоздка, но не будем о пустяках. Как ты съездил на Маунт-стрит? Я так разволновалась сегодня, что даже покинула званый ужин раньше обычного.

– Ясно… Признаться, меня поразило, когда я увидел столь роскошный портшез на нашей улице… еще до полуночи… Не подумал, что он может принадлежать вам, маменька.

– Никогда прежде я не уезжала домой так рано, особенно когда осталась в выигрыше, – простодушно заверила сына графиня.

– В выигрыше? Признаться, я все больше и больше теряюсь, маменька. А где же ваш самый верный и прекрасный cavaliere servente?[15] Как так получилось, что он позволил другому, вернее, четверым другим сопровождать вас домой? Только не говорите мне, что его страсть остыла.

Она, вновь мелодично рассмеявшись, сказала:

– Бедняжка Бонами! Как у тебя хватило душевной черствости предложить ему тащиться к нам с самой Альбемарл-стрит? Рискни он, и на полпути уже пал бы замертво, сраженный апоплексическим ударом. Что же касается его страсти, то у меня в душе зреют черные подозрения, будто моей более счастливой соперницей стала его кухарка. Весь вечер Бонами надоедал мне описанием того, как следует подавать к столу дикую утку под соусом пуаврад.[16] Ладно. Довольно с нас шуток. Как прошел вечер?