Шкала жизненных ценностей - Герман Николаевич Муравьев

игрушки, лакомства и низкопробные развлечения. Надежда же на то, что «кроха», выйдя из детского возраста, внезапно прозреет, ничтожно мала, ибо эгоизм – не болезнь глаз, а неизлечимая болезнь души человека. В лучшем случае повзрослевший ребенок будет способен на уклонение от зла, но на содеяние добра – весьма сомнительно.

Хочу, чтобы меня правильно поняли: я отнюдь не утверждаю, что под уютным и надежным родительским крылом должен обязательно сформироваться какой-то монстр – грубиян, тунеядец, человеконенавистник. Более того, допускаю, что этот человек будет вполне соответствовать общепринятым критериям порядочности: трудолюбивым, вежливым, законопослушным, без вредных привычек и т. д. Я хочу всего лишь подчеркнуть, что родительская любовь с гипертрофированной биологической составляющей по природе своей неспособна выпестовать в ребенке глубинной человеческой Любви (с большой буквы), ибо «нет большей той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15,13). Но именно последнее условие – готовность жертвовать во имя ближнего – практически недосягаемо для человека, сформировавшегося нравственно только под эгидой родительского инстинкта.

Конечно, не следует экстраполировать этот вывод на все случаи жизни всех родительских любимцев и любимиц. Даже безнадежный эгоист в определенных обстоятельствах способен чем-то жертвовать, правда, без ощутимого ущерба и не без пользы для себя в будущем. Конечно, такая жертва, да еще свершенная публично, не более, чем фарисейство; подняться же на нравственный уровень бедной вдовы, с ее двумя жертвенными лептами (Мк. 12, 41-44), под силу очень и очень немногим. Впрочем, подвиги, в том числе и духовно-нравственные, были во все времена явлением (пользуюсь новомодной терминологией) эксклюзивным.

Я ничуть не умаляю роли родителей, но только – их истинной, настоящей роли, во имя которой они и призваны к жизни на этой грешной земле. Папы и мамы обеспечивают биологическую и интеллектуальную эволюцию человечества, на них держится материальная и духовная жизнь общества, его научно-технический прогресс. Обучая наукам, искусствам и ремеслам своих детей, родители выявляют и совершенствуют сокрытые в них физические и интеллектуальные способности. Родители могут дать ребенку образование, которое принято почему-то называть высшим, но они не могут обеспечить ему даже начального нравственного воспитания. Какое уж здесь отеческое наставление, которое (по Соломону) дается человеку в качестве пожизненного нравственного принципа! В лучшем случае, родители заменят его кодексом формальной вежливости, обеспечив потомку репутацию воспитанного человека.

Родители могут приобщить ребенка, в принципе, к любым знаниям, в том числе и духовным, но они практически не способны помочь ему «переработать» их в духовно-нравственные ценности, перебросить мостик между духовными знаниями и духовностью, что далеко не одно и то же. Если широта и глубина духовных знаний человека зависит от уровня духовных интересов, то духовность как нравственная категория (одухотворенная душа) не находится в прямой зависимости от набора приобретенных человеком духовных знаний, хотя в определенной степени и связана с ними.

Наконец, необходимо учитывать, что родителям подчас не до того, не до воспитания. Им просто некогда: затрачивая львиную долю своей жизни на то, чтобы дать «все лучшее – детям», они должны еще заботиться и о предках, как требует того Пятая божественная заповедь.

Итак, на вопрос, вынесенный в заголовок, односложно отвечаю: «Нет!»

Но если не родители, то кто же?

Венец стариков – сыновья сыновей.

Притчи Соломона, гл. 17, ст. 6

Это не риторический вопрос, не сокрытое утверждение, а прямая постановка проблемы, извлеченной из жизненного сериала «Отцы и дети».

Очевидно, что родители, при всех их многочисленных достоинствах, не обладают лишь одним: они не могут исполнять роль руководителя нравственной подготовки своих детей, ибо невозможно «служить Богу и маммоне» (Мф. 6,24), нельзя на равных решать полярно противоположные по своей сути проблемы нравственного и материально-биологического характера. И вполне естественно, что главная родительская миссия сводится в конечном счете к служению маммоне, ибо плоды такого служения способны обеспечить развитие и содержание ребенка «в духе времени», в рамках сложившегося стереотипа.

Однако, если не родители, то кто же способен взять на себя обязанности духовного наставника, чтобы сохранить и приумножить в человеке сугубо человеческое? Поскольку ни одна многосложная проблема не может иметь одного-единственного решения, а подразумевает комплекс целенаправленных решений, то и в данном случае указать пальцем на единственный приемлемый источник нравственности и на ее носителя, естественно, невозможно; особенно – в наше, постсоветское время.

* * *

Еще менее четверти века назад не просто существовали, но имели силу нравственного закона «Моральный кодекс строителя коммунизма», Правила поведения комсомольца и пионера и другие документы, содержащие поведенческие нормы. И вместе с тем существовала защита от разнузданной оскотинивающей зрителя, слушателя и читателя продукции средств массовой информации: последние находились под идеологическим контролем. Естественно, сегодня отношение к тому, что и как декларировалось в сфере морали того времени, далеко не однозначно, но бесспорно одно: нравственные критерии как понятие в обществе не только существовали, но и без напряжения регламентировали взаимоотношения его членов во всех сферах жизни.

К примеру, тимуровское движение как форму помощи старым и немощным со стороны молодых и здоровых сейчас можно воспринимать по-разному: либо иронизировать по поводу бескорыстного почина пионеров давно прошедших лет, либо ставить их в пример современным христианам, любящим «ближнего твоего» только в пределах Храма, да и то – не всегда. Протоиерей Александр Мень по этому поводу замечает: «Некоторые говорят: "Ну, взаимопомощь – какое это дело?! Тимур и его команда!" Да этот Тимур – это же нам просто "вилкой в глаз!" Потому что Тимур, по идеологии совершенно другой, поступал как христианин, а мы, простите меня, из-за своего антисоветского снобизма, или я не знаю, как это назвать, хорошие вещи представляем плохими. Мы уже не умеем отделить хорошее от плохого лишь потому, что все как-то усвоено, утилизировано в газетах». [3], с. 61-62.

Многоканальность морального воздействия в те времена (школа, пионерия, комсомол, воинская служба, кинокартины, театральные постановки, книги, средства массовой информации и многое другое) не раздергивала на составляющие неокрепшую душу ребенка, ибо базировалась на единых, поистине человеческих ценностях; ибо каждый из каналов являлся самостоятельным фрагментом единого целого. В таких специфически благоприятных условиях родителям оставалось лишь подключиться к нравственному воспитанию ребенка в качестве еще одного канала или уж как минимум не препятствовать сложившемуся комплексному воздействию.

Теперь все это уже в прошлом (надеюсь – не в безвозвратном). А что же в настоящем, когда угроза глубинной и всеобъемлющей моральной деградации человека стала вполне очевидной? Какой широкий общественный институт из ныне существующих способен, если уж не предотвратить, то хотя бы притормозить этот «скоростной спуск» в низшие слои шкалы жизненных ценностей? Может быть, армия, с ее традиционным патриотизмом и чувством долга, способна сделать это, пробудив в человеке