Что таится за завесой - Харпер Л. Вудс

– Лорд Байрон снова потребовал, чтобы я пришла в библиотеку, – призналась я и впилась зубами в свою щеку.

Бран не знал подробностей того, что происходило в этих роскошных стенах, заставленных книгами. Он знал только то, что я не хотела говорить о синяках и кровавых ссадинах, иногда покрывавших мою спину и бедра.

Брат намеревался продолжать расспросы. Я могла и не отвечать, но мы оба знали: не надо быть гением, чтобы кусочки мозаики слились в единую картину. Все видели, как Бернис любила пускать свою трость в дело в храме.

– Наверное, сегодня будут похороны? – спросил Бран, кивая и обдумывая информацию.

Он не стал спрашивать о причине смерти Жаклин, и я подозревала, что большинство жителей деревни не стали бы спрашивать. Она была «больна» в течение многих лет, и ложь Байрона о ее слабом здоровье сделала то, для чего предназначалась: теперь смерть сочтут естественной.

– Наверное. Лорд Байрон заявил о намерении жениться на мне после обряда, – призналась я, заставив брата зажмуриться.

– Я предчувствовал, что так и будет, – сказал он наконец. – На протяжении последних нескольких лет к нам обращались женихи, которые просили твоей руки. Мы подавали прошения лорду Байрону, но он без объяснения причин отклонил все предложения. Я знаю, что не такой жизни ты желала, – мягко сказал Бран, потянувшись ко мне и кладя руку мне на плечо. – Но стать титулованной особой – никто и мечтать не мог, что тебе так повезет. Он будет заботиться о тебе, тебе больше не придется так много работать, и жить будешь в сытости. Особенно если он собирается побыстрее завести детей.

Его лицо исказилось в гримасе, когда он отошел от меня и начал мерить шагами спальню, будто точно знал, какая битва его ждет впереди.

Жизнь, которую предложил мне лорд Байрон, некоторым казалась мечтой. Все, что мне нужно было делать, это раздвигать ноги по его желанию, и я стану жить в самом красивом доме в деревне, в тепле и со слугами, которые будут заботиться обо всех моих потребностях, пока я займусь воспитанием детей. Мне не придется бояться голода, с которым сталкивалось большинство жителей деревни.

– Я не хочу, чтобы обо мне заботились. Я хочу приходить и уходить, когда захочу, и просто жить, – возразила я.

Вынужденное подчинение мужчине, которого я не хотела, – во имя обеспечения элементарных жизненных потребностей – это трудно было назвать жизнью. Это скорее следовало назвать существованием или… просто неумиранием.

– Наш мир устроен по-другому, Эстрелла. А ты пока живешь в нашем мире, – сказал Бран, но мягкость в его глазах говорила, что такое положение вещей нравится ему ничуть не больше, чем мне.

Он тоже хотел для меня свободы, но был бессилен, как и я, чтобы добиться ее.

– А что будет со мной, если лорд Байрон просто неспособен произвести на свет наследника и у меня не получится родить ему сына, Бран? Меня тоже будет ждать медленная смерть от белладонны? – спросила я, усмехнувшись над потрясенным выражением его лица.

– Он отравил ее? – спросил Бран, тяжело сглотнув.

Его потрясло услышанное, и я повернулась к нему спиной, больше не в силах выносить его заблуждение. Я уже приняла решение и не хотела проводить последний день с семьей в спорах о своем месте в жизни лорда Байрона. Каждое мгновение, проведенное в его компании, было наполнено ненавистью за то, что творил, и только укрепляло мой выбор.

Я лучше пойду на смерть с гордо поднятой головой, чем проведу остаток своей долгой жизни на коленях.

Мать ждала в кухне, и ее стул уже был придвинут к столу, где она изо всех сил пыталась разрезать черствую буханку хлеба.

– Давай-ка я попробую, – предложила я, вынула нож из ее руки и быстро разрезала хлеб.

Я намазала на кусок ее любимое домашнее варенье, вручила ей и отвернулась, чтобы не смущать ее.

Мама так и не привыкла к тому, чтобы ее дети заботились о ней после смерти мужа. С каждым годом ее тело все больше слабело, болезнь поднималась от ног все выше. Ее руки дрожали, когда она поднесла хлеб ко рту и, откусив, стала медленно пережевывать.

– Ты ведь счастлива здесь? – спросила я, бросая нож в ведро с посудой, которую мне нужно было вынести и помыть в тазике на улице.

А потом мы отправимся на празднование. Меньше всего мне хотелось оставлять им работу, которую придется делать, пока они скорбят.

– Конечно, дорогая, – ответила она, задумчиво улыбаясь. – Это единственное место, которое напоминает мне о вашем отце.

Я подавила пламя, вспыхнувшее внутри при воспоминании об отце. Все в кухне напоминало о нем, и мне показалось, что я даже вижу его призрак. И я понимала – очень скоро к нему присоединится и мой. Матери только и останется, что вспоминать о днях, проведенных вместе с нами.

– Да и лорд Байрон был так снисходителен к моему состоянию. Я и надеяться не смела, что ко мне будут так хорошо относиться. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так. – Я заставила себя пожать плечами и улыбнуться ей в ответ, хотя в глазах у меня вскипели слезы. – Доедай. Надо еще посуду помыть до ухода. Вряд ли нам захочется с ней возиться, когда вернемся после празднования.

– А ты не хочешь что-нибудь съесть? – спросила мама, озабоченно нахмурив брови.

Я любила поесть, и в семье все об этом знали. Еды всегда недоставало, и поэтому я никогда не упускала возможности чем-нибудь перекусить. Но я все равно уйду, покину этот мир через несколько часов. Брату и матери еда требовалась больше, чем мне.

– Что-то мне сегодня не очень хочется, – ответила я, многозначительно посмотрев на Брана, когда тот наконец вошел из коридора в кухню.

Мать бы обрадовалась предложению лорда Байрона. Оно бы значило лучшую жизнь для всех нас. Как и мой брат, она не знала всех подробностей моих с ним отношений. И в отличие от брата понятия не имела, почему я плакала каждый раз, когда она отправляла меня в поместье в сопровождении Стражи Тумана, когда я была слишком мала, чтобы ходить одна. Бран и я изо всех сил старались защитить ее и не показывали ей мои раны, пока не заживали самые страшные из них.

Я вышла из кухни и отправилась мыть посуду, как и обещала, предоставив Брану оправдываться за мой плохой аппетит. Каждый год в день жертвоприношения желудок у меня сжимался. И в каждом человеке, чью кровь они проливали ежегодно, я