Корпоративное бессознательное - Александр Андронин

Гигант медленно повернул голову к ухмыляющемуся специалисту. Кеорт будто наяву услышал скрежет камня о камень, словно статуя вдруг начала двигаться.

– Я так не думаю. – Грин исподлобья глядел на Эгера, возвышаясь рядом с ним как гора. – И я не хочу, чтобы ты ещё хоть раз пошутил на эту тему.

Эгер презрительно скривился и отвернулся. Ехидная улыбка заметно побледнела.

– Нет, не подходит твой коронарный выброс, – сказал он.

– Корональный.

– Да без разницы. Как я уже говорил, сгорело не всё. Я знаю, о чём говорю.

– Откуда ты знаешь? Ты много видел исправного оборудования, техники…

– Я знаю, потому что я до сих пор жив, – он оборвал Кеорта на полуслове. – Если я ещё живой и не стал калекой, значит, мои импланты всё ещё работают.

Эгер в упор смотрел на Кеорта. Тонкие ободки вокруг радужки в его глазах были хорошо заметны на солнце.

Импланты. Нейромодули, микрочипы. Наноэлектроника, которую можно срастить с живым организмом. Некоторые сотрудники проходили через процедуры модификации для повышения эффективности работы. Имплантация – очень сложный и дорогостоящий процесс, но чаще всего он себя полностью оправдывает. «Высококачественные импланты из биосовместимых компонентов требуют профилактического осмотра всего лишь раз в несколько лет, – так обычно писали в рекламных буклетах всевозможных клиник. – Они ощущаются так же естественно, как ваше собственное тело».

На Земле имплантация – уже не редкость, но на осваиваемых планетах всё иначе. За всё время своей работы на Терне Кеорт встречал всего шестерых сотрудников с кибернетическими модификациями. Кеорт невольно скривился, вспомнив, что с ними произошло после катаклизма.

Они все умерли или стали инвалидами. Искусственные глаза перестали видеть. Усиленные модулями сердца остановились. Вышедшие из строя инородные тела причиняли их владельцам невыносимую боль. Один из коллег Кеорта не смог вытерпеть мучений и покончил с собой. Другой, став калекой, очень скоро погиб в городе.

Сейчас на Кеорта смотрел кибермодифицированный оперативник, переживший Крах и оставшийся живым и здоровым. Это делало Эгера исключительным, уникальным. И куда более опасным, чем любой, кого можно было встретить в Селве.

– Следовательно, Крах сработал не так, как ты предполагаешь, – сказал он. – Да, катастрофа уничтожила много всего – и машины, и людей. Но точно не всё. Я выжил. Некоторая техника тоже осталась цела. Наверно, такая, у которой была нужная защита, экранирование…

– В результате Краха мы потеряли более девяноста девяти процентов техники, – произнёс Грин. – Вышли из строя даже самые защищённые модели танков – «Самсон» и «Гавриил». Не пострадал только личный состав. По крайней мере, у нас.

– Ну да, у вас же запрещена имплантация, – сказал Эгер.

– Мы повышаем личную результативность, ничего не вживляя в свои тела. – Грин не глядя провёл пальцем по перекрещенным кометам на своей эмблеме. Жест получился каким-то ритуальным. – У нас другие методы и другие убеждения.

– Так это правда? – как бы вскользь спросил Эгер. – О генной инженерии у вас в корпорации? Ты поэтому… такой?

Он развёл ладони в стороны, намекая на габариты Грина. Тот посмотрел с неприязнью, но ничего не ответил.

– Но ты и так знаешь, что в катаклизме перегорело не всё. – Эгер повернулся к Кеорту, наставил на него указательный палец, будто целясь. – Ведь твои импланты тоже в порядке.

Оглушительно грохнул выстрел. Резкий звук прокатился по равнине. Посмотрев на свои руки, Кеорт увидел в них длинноствольный пистолет.

Эгер продолжал глядеть на Кеорта, вместо того чтобы упасть с дырой во лбу.

Кеорт поморгал, стараясь унять подскочивший пульс. «Спокойно. Пистолета в руках нет, и выстрела тоже не было. Просто… показалось».

– Какие импланты? – Кеорт очень старался говорить спокойно. Лоб почему-то покрылся испариной. – У меня их нет.

– Врёшь. – Специалист по конкуренции смотрел так, будто видел его насквозь. – Ты прикидываешься простаком, но я всё замечаю. В каких операциях ты участвовал? Какая у тебя специализация?

– Я инженер-механик добывающих объектов, – ответил Кеорт, и ему сразу стало чуть легче дышать – честный ответ успокаивал. – Я работал на комбинате Ковенгорт…

– Врёшь, врёшь. – Эгер махнул рукой. – Я помню, как ты шел за мной тогда, на заводе, ночью. Очень тихо. В темноте, без освещения. Я думал сначала, что с тобой будет сложно, что ты будешь шуметь, но ты крался как тень.

– Это была наша территория. – Кеорт начал объяснять, но тут же понял, насколько неубедительно это звучит: «Магнум» занял завод совсем недавно, и Кеорт ни разу за всё время не выходил из барака ночью.

– А еще я видел, как ты стреляешь. – Эгер словно не слышал Кеорта. – Точно в лоб. С двадцати метров, навскидку. Из хренового пистолета, который ты в первый раз взял в руки, – он сделал движение, будто выстрелил из пальца. – Сработано быстро и чётко – механики так не умеют. У тебя установлены модификации, не иначе.

– Я инженер-механик. – Кеорт наклонил голову, поглядел на Эгера исподлобья. – До этого… инцидента я стрелял только два раза, на общей подготовке. Это была случайность.

– Это модуль «рука-глаз», – произнёс Эгер. – В зрительном центре мозга. Именно он позволяет так быстро и точно стрелять навскидку и обеспечивает захват движущейся цели. Такие часто ставят снайперам. С ним практически невозможно промахнуться, из чего бы ты ни стре…

– Я повторяю: это случайность. У меня нет никаких…

– А еще у тебя адаптивные зрачки. Они дают расширенный диапазон восприятия и ускоренную аккомодацию. Ты моментально приспосабливаешься к смене освещения и к изменению дистанции до цели. Поэтому ты можешь смотреть на солнце и при этом не слепнешь.

Он постучал себя пальцем рядом с глазом.

– Адаптивные зрачки. У меня такие же.

В солнечном свете сверкнула тонкая металлическая кайма вокруг радужки у него в глазу.

– Не очень похоже на правду, – сказал ему Грин. – У него железок в глазах не видно. В отличие от тебя.

– Другая модель или новая технология. – Эгер, не отрываясь, смотрел Кеорту в лицо. – Но я прав. Именно модифицированные глаза позволяют тебе так хорошо видеть в темноте.

У Кеорта между лопаток пробежал неприятный холодок. До этого момента он принимал всё как данность – он видит в темноте, там, где другим нужно освещение. Это его особенность, она была всегда, наверное, с самого рождения. Так давно, что он перестал её замечать.

– Того беднягу, которого ты застрелил, звали Виктор Тимо, – сообщил Эгер. – Мы называли его Вик.

– И что? – спросил Кеорт.

– А ничего, в этом и дело. – Эгер ухмыльнулся: Кеорт невольно ему подыграл. – Это как раз неправильно. Если нонкомбатант кого-нибудь ликвидировал, то его, как правило, интересует, кого именно. Ну, там, «я ведь отнял у него жизнь», и всё такое. Я даже думал сначала, что это твоё… – Он покрутил пальцем у виска. – Я думал, это ты так переживаешь. Но нет. Эти твои приступы… это что-то другое.