Аня с острова Принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери

Аня позволила себе улыбнуться в темноте предположению о том, что она когда-либо может пожалеть о своем отказе выйти замуж за Билли Эндрюса.

— Надеюсь, что для Билли это не окажется слишком большим ударом, — сказала она вежливо.

Джейн дернулась на подушке, как будто хотела презрительно вскинуть голову.

— О, это не разобьет ему сердце. У Билли вполне достаточно здравого смысла. Ему нравится также и Нетти Блеветт, и наша мама хотела бы, чтобы он женился именно на Нетти. Нетти очень хозяйственная и экономная. Я думаю, как только Билли убедится, что ты за него не выйдешь, он женится на Нетти. Но, пожалуйста, Аня, не говори никому об этом нашем с тобой разговоре, хорошо?

— Конечно, не скажу, — отозвалась Аня, не имевшая ни малейшего желания сделать достоянием гласности тот факт, что Билли Эндрюс хотел жениться на ней, предпочитая ее — в общем и целом — Нетти Блеветт. Нетти Блеветт!

— А теперь, я думаю, нам лучше заснуть, — предложила Джейн.

И она заснула легко и быстро, но ухитрилась при этом, хотя и не Макбетовским способом, «зарезать сон»[33]для Ани. Только что получившая первое в своей жизни предложение девица бодрствовала на своем ложе далеко за полночь, но ее размышления были отнюдь не романтическими. Впрочем, до следующего утра она была вынуждена отказывать себе в удовольствии хорошенько посмеяться над всем этим происшествием. Когда же Джейн ушла домой — все еще с некоторой холодностью в голосе и манерах, ибо Аня посмела отклонить столь неблагодарно и решительно честь породниться с Домом Эндрюсов, — Аня удалилась в свою комнатку в мезонине, закрыла дверь и наконец дала волю долго сдерживаемому смеху.

«Если бы я только могла рассказать кому-нибудь эту забавную историю, — думала она. — Но я не могу… Диана, пожалуй, единственная, кому мне хотелось бы рассказать об этом, но теперь, даже если бы я не обещала Джейн сохранить все в тайне, я не могу рассказывать Диане о таких вещах. Она все передает Фреду — я знаю, что это так… Ну вот, я и получила первое в жизни предложение. Я ожидала, что когда-нибудь это произойдет, но никак не думала, что получу его через посредника. Ужасно смешно, но есть в этом и что-то неприятное».

Аня прекрасно знала, в чем заключалось это «что-то неприятное», хотя и не выразила свою мысль в словах. Прежде ее порой посещали мечты о том дне, когда некто впервые в ее жизни задаст ей этот важный вопрос. В ее мечтах все было очень приятно и романтично; и этот «некто» должен был оказаться очень красивым, с темными глазами, изысканными манерами и поразительным красноречием — будь то Прекрасный Принц, которого она приведет в восторг своим «да», или тот, кому придется услышать исполненный сожаления, но не оставляющий надежд отказ. В последнем случае отказу предстояло быть выраженным столь красиво и деликатно, что он был бы почти ничуть не хуже согласия, и некто ушел бы, предварительно поцеловав ее руку и заверив в своей неизменной преданности, которую он сохранит на всю оставшуюся жизнь. И это событие навсегда осталось бы для нее прекрасным воспоминанием, вызывающим гордость, но также и некоторую грусть.

Теперь же то, что должно было стать волнующим переживанием, представлялось просто нелепостью. Билли Эндрюс попросил свою сестру сделать предложение вместо него, потому что отец отдает ему ферму, а если Аня «не пойдет за него», это сделает Нетти Блеветт. Вот вам и романтичность — с избытком! Аня засмеялась, потом вздохнула. Утратила свое очарование маленькая девичья мечта. Неужели этот болезненный процесс будет продолжаться до тех пор, пока все в жизни не станет прозаичным и банально однообразным?

Второй семестр в Редмонде пролетал так же быстро, как и первый, — «прямо-таки проносился со свистом», как выразилась Филиппа. Аня получала от него полное удовлетворение во всех отношениях — увлекательное соперничество в учебе, новые знакомства и углубление приятной и полезной дружбы, небольшие веселые вечеринки, на которых она блистала, деятельность различных обществ, членом которых , она была, все раздвигающиеся горизонты и расширяющиеся интересы. Училась она очень усердно, так как решила добиться стипендии Торберна, присуждавшейся за успехи в изучении английской литературы. Получение стипендии позволило бы ей продолжить учебу в Редмонде в следующем году без посягательств на скромные сбережения Мариллы — посягательств, которых Аня была твердо намерена избежать.

Борьба Гилберта за одну из стипендий также была в полном разгаре, но он ухитрялся находить время и для частых визитов на Сент-Джон тридцать восемь. Почти везде, где собирались студенты, он сопровождал Аню, и ей было известно, что редмондские сплетники уже связали вместе их имена. Аня негодовала, но была совершенно беспомощна; она не могла отказаться от такого доброго старого друга, как Гилберт, особенно теперь, когда он вдруг сделался благоразумен и осмотрителен, как, впрочем, ему и следовало, учитывая, что немало редмондских юношей было совсем не прочь занять его место рядом со стройной рыжеволосой студенткой, чьи серые глаза были такими же чарующими, как вечерние звезды. Аню никогда не сопровождали толпы добровольных жертв, какие окружали Филиппу на всем протяжении ее завоевательного похода через оба семестра первого курса, но были и долговязый, сообразительный первокурсник, и маленький, полный, общительный и веселый второкурсник, и высокий, эрудированный третьекурсник, которые любили заходить на Сент-Джон тридцать восемь и беседовать с Аней в полной вышитых подушек гостиной о разных «ологиях» и «измах», так же как и о менее серьезных предметах. Все эти молодые люди не нравились Гилберту, но он был крайне осторожен, чтобы не дать ни одному из них преимуществ перед собой, и с этой целью воздерживался от каких-либо несвоевременных проявлений своих подлинных чувств к Ане. Для нее он снова был другом авонлейских дней и в этом качестве мог успешно удерживать свои позиции перед лицом любого из тех воздыхателей, которые уже успели бросить ему вызов. Как товарищ, никто — и Аня честно это признавала — не мог быть для нее лучше Гилберта. И она была очень довольна — так она говорила себе, — что он, очевидно, отказался от своих прежних глупых намерений, хотя и проводила немало времени в тайных раздумьях, почему это произошло.

Только одно неприятное событие омрачило эту зиму. Однажды вечером Чарли Слоан, сидя совершенно прямо на самой любимой подушке мисс Ады, спросил Аню, готова ли та пообещать ему «стать в недалеком будущем миссис Слоан». Так как это происходило уже после попытки Билла Эндрюса объясниться через посредника, то не стало таким ударом для Аниных чувств, каким могло бы стать в ином случае, но, разумеется, оказалось еще одним тяжелым разочарованием. Она была к тому же и возмущена, поскольку сознавала, что никогда не давала Чарли ни малейшего повода рассчитывать на подобную возможность. Но, как спросила бы пренебрежительным тоном миссис Линд, чего же еще можно ожидать от Слоанов? Вся поза Чарли, его тон, выражение лица и слова явно отдавали «слоанностью». Он предлагал большую честь — на этот счет у него не было никаких сомнений. И когда Аня, явно не сознавая этой чести, отказала ему — так осторожно и деликатно, как могла, ибо даже Слоаны имеют чувства, которые не следует ранить, — «слоанность» проявила себя в еще большей мере. Чарли принял отказ не так, как это делали отвергнутые поклонники в Анином воображении. Он разозлился и не стал этого скрывать, сказав ей две или три явных гадости. В душе Ани вспыхнули мятежные чувства, и она ответила ему небольшой остроумной речью, язвительность которой пробила даже защитную «слоанность» Чарли и задела его за живое. Он схватил шляпу и выскочил из дома с очень красным лицом. Аня же бросилась вверх по лестнице, дважды споткнувшись на пути о подушки мисс Ады, и, влетев в свою комнату, упала на постель в слезах ярости и оскорбленной гордости. Неужели она унизилась до того, чтобы ссориться с каким-то Слоаном? Неужели такое возможно — чтобы Чарли Слоан обладал способностью своими речами вывести ее из равновесия? О, это было поистине унизительно — хуже даже, чем оказаться соперницей Нетти Блеветт!