Ричард Длинные Руки - курфюрст - Гай Юлий Орловский

Мы въехали под высокую зеленую крышу не так стремительно, какая-то ветка может и шарахнуть по морде так, что вылетишь, кувыркаясь, как уличный акробат.

В темноте требовательно гавкнуло, арбогастр рысью пошел в ту сторону. Я присмотрелся, убрав ночную пелену с глаз, место неплохое, я сказал довольно:

— Молодец, Бобик!.. В прошлой жизни ты был разведчиком.

Он ринулся целоваться и уверять, что никогда никем не был, а только вот таким, какой есть, замечательный и умный, вообще чудо…

Потом я развел небольшой костер в ямке, чтобы никто не увидел огня издали, подогрел мясо, перекусил и лег под деревом. Бобик сразу примостился рядом, положил голову мне на плечо и тут же бесстыдно заснул раньше меня.

Я еще долго лежал, глядя в темный свод из веток, мучительно раздумывал, не за слишком ли неподъемную задачу взялся. Одно дело — пыжиться перед другими и уверять, что все схвачено, все под контролем, все идет, как я и задумал… более того, это я все и подтолкнул, чтобы именно так, мол, мои стратегические задачи того требуют, но сам-то понимаю, что меня переиграли, что, вообще-то, слаб в мире сильных, жестоких и умелых…

Когда сопение Бобика у самого уха начало навевать сон, вдали послышались голоса. Я насторожился, к голосам прибавился и неясный шорох, словно несколько человек на грани слышимости идут между деревьями, кое-где продираются через кусты.

— Бобик, — велел я шепотом, — лежать!.. Здесь. И ждать.

Он засопел недовольно, как это без него, это же свинство какое-то и вообще чудовищная несправедливость, но я выкарабкался из-под него, отошел, пригибаясь и всматриваясь изо всех сил.

Они шли медленно через ночной лес, мрачные и закапюшоненные. Время от времени останавливались, я слышал монотонные голоса, к счастью — не пение, было бы совсем гнусно, а всего лишь хоровой речитатив. Когда уже почти скрывались из виду, я увидел, как передний из них взял из рук помощника лопату с короткой ручкой, присел к земле и начал старательно копать.

После того как здесь прошла армия Тьмы, в земле немало осталось амулетов нечистой силы, и все еще находятся недобрые люди, что надеются с их помощью получить власть, хотя бы в своем селе…

Гнев разгорелся в груди, но не успел я сказать себе, что это не мое дело, как гнев перешел в ярость и я уже не мог сидеть, меня подняло то, что туманит разум, я обнажил меч и пошел к ним, яростно сверкая глазами.

— Ночью порядочные люди спят, — сказал я громко, — выходят только любовники и воры, но на любовников вы похожи мало!

Тот, который жадно копал землю, поднял голову и, убедившись, что я один, бросил коротко:

— Убейте дурака.

На меня бросились сразу трое или четверо, за деревьями и не рассмотреть, но ярость не только туманит мозг, но и убыстряет животные реакции, я двигался втрое быстрее, чем эти в черных балахонах, похожих на халаты, бил зло и безжалостно, сперва рукоятью меча, кулаком и ногами, но пару раз меня сильно достали чем-то тяжелым по голове и чуть не выбили руку из плеча, я заорал и начал рубить люто и без пощады.

Крики наполнили лес, нападавшие начали пятиться, я пошел за ними, рубил и топтал, а когда дошел до того, кто уже вытаскивал из земли нечто, вокруг него не осталось то ли охраны, то ли последователей культа Тьмы.

Я протянул лезвие меча и упер ему в шею.

— Застынь или умри!

Он медленно поднял голову, в лесу сплошная темень, но я чувствовал, что видит меня так же отчетливо, как и я его. Наши взгляды скрестились, он смотрел так, словно старался пронзить меня незримым лезвием, но я не ощутил даже холода, а странный холодок чувствую только из земли, откуда торчит наполовину выкопанный позеленевший кувшин из старой меди, небольшой, размером с крупный кубок.

— Что тебе нужно? — спросил он хриплым голосом, но страха я не услышал.

— Что там? — спросил я.

Он ответил так же медленно:

— Если не знаешь… могу сказать что угодно.

— Вряд ли, — возразил я и повертел острием клинка у него перед глазами. — Я пойму, когда врешь. И убью моментально.

— Но ты уже убил многих, — сказал он. — Не сейчас. Раньше. А если доставали нечто, что сделает всех людей счастливыми?

Я фыркнул.

— Не смеши. Ночью? Как воры? Прячась от тех, кого собирались осчастливить?

Острие меча уперлось сбоку ему в шею, и на этот раз я не стал его убирать. Неизвестный пробормотал:

— А когда было иначе?

— Ты мне не софитствуй, — пригрозил я. — Умник в ночи… Что там, говори?

Он ответил так же негромко, двигая только губами:

— Только я смогу снять заклятие и сломать печать…

— А я могу просто разбить кувшин, — сказал я грубо.

— Да, — ответил он, — конечно. И злой дух тут же с удовольствием разорвет тебя на части.

— А если пролезет через горлышко, то станет белым и пушистым?

— Горло закрыто особой печатью, — возразил он. — Вылезти может только по желанию того, кто знает особое заклятие.

— Ага, — сказал я саркастически, — это значит, мне с моим рыцарским рылом нечего и думать, чтобы отнять у тебя кувшин и самому покомандовать джинном?

Он ответил тихо, потому что острие меча прикасалось к горлу:

— Вы угадали…

Я с силой ткнул клинком, как копьем. Острая сталь рассекла артерию и дыхательное горло. Я повернул меч резко и с нажимом, рванул в сторону. Голова отделилась от тела и упала в траву.

В широко вытаращенных глазах я видел дикое изумление, не должен рыцарь поступать так, как я. Но Логирд уже сказал, что постепенно отхожу от рыцарства и, что хуже всего, потерял ориентиры и не считаю это преступлением.

Переступив через труп, я отковырял мечом землю вокруг кувшина, разрыхлил остатки и, ухватив за горлышко, потихоньку потянул.

Он подался сразу, пошел легко, словно пустой. Хотя, если там джинн, то и должен быть легкий, джинны — вроде бы существа из воздуха или чего-то еще невесомого…

Пес прибежал, обнюхал находку и посмотрел на меня в недоумении.

— Думаешь, — огрызнулся я, — обязательно должен знать все на свете? А если ерунда?

Он сел и, наклонив голову набок, приготовился слушать объяснения. Я отмахнулся и, отряхнув комья земли, сунул кувшин в мешок и снова закинул на конский круп.

— Поехали, — сказал я строго. — Трансвааль, Трансвааль, страна моя в огне! Не до джиннов, когда с миром такое… А мир, вообще-то, это я!

Вообще-то глупо ехать через лес, но мы уже малость отдохнули, к тому же ночи летом коротки, но даже в ночи можно ехать в ясном лунном свете, как только выберемся из леса.

Настроение улучшилось, хотя, если на то пошло, разумных причин нет. Почти беспричинно, на одном лишь подозрении, убил несколько человек, раньше бы совесть не позволила, а если бы и сделал, неделю бы есть и пить не мог, ночами бы вскакивал… сейчас же подумываю, как бы дотянуться до сумки и вытащить ломоть сыра, что-то пожевать захотелось…