Братья Бельские - Питер Даффи

Трудно было придумать более непохожих по характеру людей, чем братья Бельские и братья Козловские. В то время как Бельские любили, что называется, пустить пыль в глаза — флиртуя с местными крестьянскими девушками и ввязываясь в неприятности с полицией, — Козловских вполне устраивала размеренная замкнутая жизнь. «Мы все по сравнению с Бельскими были скучные», — говорила Ирина Козловская, племянница Константина. По существу, Козловские идеально подходили для тайной миссии, которую им предназначали братья.

К началу войны Константин и пять его детей — его жена умерла родами в 1939 году — жили на ферме неподалеку от дома, который делили его братья Михаил и Александр со своими семьями. Четвертый их брат, Иван, был полицаем в Новогрудке.

Увидев Бельских, Константин очень обрадовался и предложил всем по стакану самогона.

— Мое сердце подсказывало мне, что вы придете, — сказал он им на идише. — Про вас рассказывают, вы грабите людей. И что ваша сестра Тайб Дзенсельская и остальные женщины тоже в этом участвуют.

Подумав, он добавил, что, по словам его брата Ивана, немцы пытаются завербовать людей, которые помогут им поймать Бельских.

— Мое отношение к вашей семье не изменилось, — сказал он, выслушав братьев. — И я сделаю все, чтобы вам помочь.

— А как насчет Ивана? — спросил Тувья. — Ведь он работает на фашистов и может всех нас выдать.

Константин ответил Тувье, что брат с недавних пор начал недолюбливать оккупантов.

Впрочем, выбора у них не было, и Тувья попросил Константина передать письмо его двоюродному брату Юде Бельскому в Новогрудское гетто.

Они не сомневались, что немцы планируют в Новогрудке новые убийства и дни многих евреев в гетто сочтены, и поэтому спешили. Однако все равно не успели. В начале августа немцы внезапно арестовали, а затем расстреляли весь юденрат в составе двенадцати человек. 6 августа несколько сот евреев, квалифицированных ремесленников, было отконвоировано к зданию суда. Еще несколько сот евреев, чернорабочих, отвели в южную часть города, в квартал военных бараков. Остальные — несколько тысяч человек — остались в гетто.

Вечером в гетто началась паника. Многие попытались бежать, и около 150 человек, включая детей, сумели перелезть через ограждения и прокрасться к зданию суда. У тех, кого фашисты собрали здесь, было — это чувствовали все — больше шансов остаться в живых. Родители пытались спрятать детей, боясь, что немцы расценят их как лишние рты, бесполезные для работы и потому подлежащие уничтожению.

На следующее утро, в четыре часа, немцы и их сообщники выгнали всех узников гетто на улицу. «На землю!» — закричал один из немцев. Несколько часов все пролежали лицом вниз. Солдаты прогуливались среди лежащих людей, пиная их ногами.

Потом всех погрузили на грузовики и отвезли в небольшую деревню Литовка, расположенную к северу от города. В отличие от расправы 8 декабря, немцы не потрудились замаскировать свое преступление. Могилы были вырыты всего в нескольких метрах от главной дороги. Евреев согнали с грузовиков, приказали выстроиться в линию перед ямами и расстреляли. Было убито по различным оценкам от одной до пяти тысяч евреев, их тела покрыли слоем негашеной извести и засыпали песком.

После этого спецподразделение отправилось к зданию суда за прячущимися там детьми. «Они забрали мою маленькую сестренку, — вспоминала Лея Берковски. — Я хотела побежать за ней, но мама сказала мне: „Ничего не делай. Они просто собираются отвезти ее обратно в гетто“».

Солдаты обыскали здание и вышвырнули всех найденных детей в окна на мостовую. Один из карателей не сумел открыть заржавелый замок на двери подвала и позвал еврейского мастера Шмула Оппенхайма. Поковырявшись с замком, Оппенхайм покачал головой: «Никак не открыть». Солдат пошел дальше, а Оппенхайм с облегчением вздохнул: за дверью скрывалось несколько детей.

На следующий день оставшиеся в живых, приблизительно тысяча двести человек, были распределены поровну между зданием суда и бараками. Им приказали возобновить работу. С наступлением ночи здание суда окружили колючей проволокой — оно стало вторым Новогрудским гетто.

После нескольких дней проживания в бараках чернорабочих под конвоем отвели туда, где еще недавно было первое гетто; теперь это было пустынное, зловещее место. Дома разграбили, окна и двери были открыты настежь. На тротуарах лежала запачканная кровью одежда; немецкие офицеры подбрасывали ногами мусор. Юденреферент Рейтер приказал чернорабочим собраться в центральной части бывшего гетто.

— Отныне, — сказал он, — здесь больше нет еврейской общины. В этом месте будет еврейский трудовой лагерь, и те, кто будет работать, останется в живых. Но любая незаконная деятельность означает для вас мгновенную смерть.

После второй резни некоторые евреи, особенно квалифицированные мастера, которые были нужны немцам для военных нужд, решили, что их уже не тронут. Однако чернорабочие в трудовом лагере ясно понимали, что их гибель — это только вопрос времени.

Через несколько дней после резни 7 августа Константин Козловский добрался до Новогрудского гетто в Перешике и передал Юде Бельскому письмо Тувьи. Юда, сын одного из братьев Давида Бельского, уже и сам обдумывал побег. От еврейских рабочих, переведенных в Новогрудок из соседнего Дятлова, он знал о партизанских отрядах, воюющих в Липичанской пуще, — лесу, расположенном далеко на западе. Удерживал его слух о том, что несколько беглецов из гетто были убиты русскими партизанами-антисемитами. Но после письма от Тувьи он все-таки решился.

Собрав группу единомышленников (включая свою жену Иду), он обсудил с ними идею побега в лагерь братьев Бельских. Один из них, мужской парикмахер Песах Фридберг, выразил сомнение, которое терзало всех, кто думал о побеге: удастся ли обмануть охрану и как? И что, если побег станет причиной гибели тех, кто останется здесь, за колючей проволокой? Но все знали, что в результате массовых убийств в Новогрудке погибло свыше семи тысяч евреев и большинство живых тоже, вероятнее всего, обречены на скорую гибель. Все равно умирать, заключили собравшиеся, почему бы тогда не умереть, пытаясь обрести свободу? Группа решила бежать в одну из ночей в середине августа.

В последующие дни Песах изучал передвижения часовых, карауливших территорию гетто и его обитателей. Он наблюдал за тем, как белорусские и польские каратели, пособники нацистов, обходили по периметру маленькое гетто: без надзора оставались отдельные его участки и то лишь на непродолжительные промежутки времени. Этими короткими минутами и решено было воспользоваться.

Темной ночью, едва прошли часовые, группа из девяти человек выломала три доски в заборе и вылезла через пролом. Вдруг они заметили, что один часовой развернулся и пошел назад прямо на них. Беглецы замерли в темноте. В последнее мгновение часовой опять сделал поворот на сто восемьдесят градусов и зашагал в сторону своих товарищей.