Сонная лощина. Дети революции - Кейт Р. А. ДеКандидо

Сказав это, курьер отправился к поилке, где отдыхала его лошадь. Им предстоял еще путь длиной в восемь миль до Александрии. Вашингтон тем временем поднялся к Марте; вскорости к нему присоединился Лунд.

– Как она? – спросил Вашингтон у одной из рабынь.

Та покачала головой:

– Сэр, ей по-прежнему весьма дурно. Лихорадка не желает уходить.

– Если повезет, Марту мы скоро вылечим.

Приняв у Лунда кусок мела, он опустился на колени перед кроватью и принялся чертить на половицах сигил – надеясь, что в точности запомнил знак, который ему показывал преподобный Напп. Было бы идеально, если бы ритуал провел сам преподобный отец, ведь он в делах магии понимал куда больше генерала. Он даже заметил как-то, дескать, Вашингтон чересчур рационален для того, чтобы искренне открыться волшебству. Это и по сей день оставалось справедливо в отношении Вашингтона, пускай и повидал он за годы войны немало. Сверхъестественное кормилось за счет незнания и бездеятельности народа, что лишний раз укрепило веру Вашингтона в собственное предназначение. Республика, править которой предстояло людям, не тиранам, видела единственный путь борьбы с дьявольщиной. В конце концов, демоны не просто так объединились с монархией.

Преподобный был далеко, в Сонной Лощине, и ему потребовалось бы несколько дней – драгоценных дней, которых у Марты просто не было, – на то, чтобы приехать.

За все эти годы Вашингтон потерял слишком много тех, кто был ему дорог. Марту он терять не собирался.

Закончив рисовать сигил – шестиконечную звезду, – Вашингтон поднялся и попросил кузена:

– Лунд, помоги развернуть кресты. Нужно шесть штук.

– Тогда зачем ты заказал их десять?

– Всего их заслужили десять человек, – отрезал Вашингтон и тоном мягче добавил: – К тому же всегда полезно иметь некоторое количество про запас.

– Почему именно шесть? – спросил Лунд, разворачивая первый крест.

– Преподобный Напп объяснял, что число шесть имеет огромную силу, когда речь заходит о магии жизни и смерти – с ней-то и связаны начертанные на крестах руны. В конце концов человеческая жизнь имеет шесть ипостасей: рождение, младенчество, детство, зрелость, старость и смерть.

Кивнув, Лунд помог кузену развернуть остальные кресты.

– Теперь помести по одному на кончик каждого луча, – распорядился Вашингтон.

Кивнув, Лунд сделал, как просили.

Тем временем начался закат.

– С приходом ночи на небе появится новая луна.

– Разве новая луна восходит?

– Не будь таким глупцом, Лунд. Конечно же, она восходит, просто мы ее не в силах видеть. Так вот, когда луна взойдет, слуги Зерильды попытаются нанести последний удар, прикончить Марту, и мы будем ждать их во всеоружии.

Время тянулось бесконечно долго. Вашингтон припомнил, как много раз он и его люди на войне дожидались прихода утра или ночи, подвозов с припасами и оружием. Порой война убивала ожиданием: когда ждешь чего-то с нетерпением, время ползет особенно медленно.

И вот наконец, когда наступила ночь, а на небосклоне взошла невидимая глазу луна, Вашингтон принялся читать заклинание из гримуара, книги заклинаний, одолженной у Наппа. Генерал принес ее из домашней библиотеки, когда закончил с сигилом.

Марта стонала, терзаемая лихорадкой, плакала, отчего сердце Вашингтона обливалось кровью.

В окно ворвался горячий зловонный ветер, и зазвучал мертвенный голос:

Тебе не остановить меня этим хилым заклинанием!

Вашингтон продолжил читать.

Жена твоя умрет, и ты познаешь боль и страдание и никогда более не будешь счастлив! Заплатишь за то, что сотворил с Зерильдой!

Когда Вашингтон закончил, кресты на кончиках лучей сигила загорелись зловещим светом.

– Я и не думал сдерживать тебя, ведьма. Я спасаю жену.

Некоторое время сохранялась тишина. Ветер по-прежнему задувал в окно, однако прислужница Зерильды молчала.

Внезапно раздался дикий, пробирающий до костей вопль:

Что ты наделал? Я не могу даже коснуться ее!

Рабыня, что присматривала за Мартой – и с самого наступления ночи то и дело осеняла себя крестным знамением, – заметила:

– Сэр, жар убывает!

Будь ты проклят, Джордж Вашингтон! На жене твоей была печать смерти, но ты снял ее!

– Таков был мой замысел. Изыди, ведьма! Здесь тебе делать нечего!

Сегодня я отступлю, – уже громче произнес голос, и смрадный ветер задул сильнее, хлеща по лицу. – Но знай: Зерильда еще восстанет!

Ветер стих, и в комнате вновь воцарилась привычная для начала августа виргинская влажная духота.

– Д-джордж?

– Марта! – испытывая невероятное облегчение, Вашингтон кинулся к постели супруги, которая до этого неделю не произносила ни слова.

– Мне… мне так плохо.

Вашингтон, против ожидания, рассмеялся. Присев на краю кровати, он крепко обнял супругу.

– Не бойся, Марта, больше тебе ничего не грозит.

На следующее утро Вашингтон распорядился вручить наконец награды героям войны – или же родственникам тех из них, кто не дожил до сего дня. Единственный, кто не оставил наследников – по крайней мере, известных Вашингтону, – был Крейн.

Нужно было озаботиться соответствующим тайником, из которого Крейн, по возвращении в мир живых, смог бы изъять причитающуюся ему награду…

Бедрадж Дезан ненавидел передвижные выставки.

Его работа заключалась в том, чтобы экспонатам, так сказать, ничего не угрожало. Это значило смотреть за охранниками, которые следят за выставкой, и одновременно за посетителями; чтобы системы наблюдения были на самом современном и шедевральном уровне – насколько позволяет бюджет, – ну и, наконец, чтобы само здание оставалось в целости и сохранности.

Бедрадж свою работу выполнял на пять с плюсом. Гордился, что с тех пор, как его наняли, не случилось ни одной кражи, вандалы почти не шалили, и головняков со стороны посетителей терпеть тоже почти не приходилось. Хранилища оставались неприступными, а ценности между ними и выставочными залами курсировали безупречно. Бедрадж работал в музее города Нью-Йорк уже двадцать лет и умудрился пережить волну фанатизма, связанную с охранными системами, после теракта одиннадцатого сентября. На самом деле он даже добился того, чтобы системы, которые в начале 2000-х считались излишними, наконец поступили к ним на службу. Как и все сопутствующие изменения.

Теперь все у него работало как часы. Отлично налаженные часы.

Только не в те дни, когда приезжали передвижные выставки.