Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре

“В училище все были огорчены потерей Сосо, – вспоминал Гогличидзе, – но больше всех сокрушалась мать”. Она вновь рьяно взялась за дело и подключила всех своих союзников. Эта грозная и красивая женщина приехала в Тифлис, заручившись поддержкой учителей, отца Чарквиани и Эгнаташвили – все они пытались перебороть Бесо. Даже экзарх Грузинской православной церкви прослышал об этой ситуации и предложил устроить Сосо хористом в Тифлисе, но Кеке была непреклонна. Бесо неистовствовал. Спросили, чего хочет мальчик. Мальчик хотел вернуться в духовное училище в Гори. Священники возвратили его Кеке. Бесо поклялся больше не давать ни копейки семье и вычеркнул ее из своей жизни.

“Время шло, – вспоминает Кеке. – От Бесо мы больше ничего не слышали. Никто не говорил мне, жив он или мертв. Я была даже счастлива без него, я в одиночку снова поставила семью на твердую ногу”. Но Бесо еще раз появится в жизни Сталина, перед тем как пропасть навсегда2.

Сталин вернулся в училище, где опять сделался “лучшим учеником” (так гордо писала его мать). Без помощи Бесо Кеке не могла оплачивать обучение. Она работала еще больше, выполняя заказы своих благодетелей и находя новые. Так, она начала стирать и убирать в доме почтенного смотрителя училища Василия Беляева, который платил ей десять рублей в месяц. Помогали и Эгнаташвили с Давришеви. Училищное начальство – безусловно, по просьбе Беляева, заступников Кеке и преданного учителя пения – не только восстановило Сосо, но и положило ему стипендию – три рубля тридцать копеек.

Вероятно, полученные травмы, похищение отцом и тяжелое фабричное существование истощили Сосо. Как только Бесо отпустил его, мальчик слег с воспалением легких. Мать чуть не потеряла его, но Сосо опять спасся от смерти, вспоминал учитель пения. Теперь училище увеличило его стипендию вдвое – до семи рублей. Даже больной, трясясь от озноба, он, как вспоминала с гордостью Кеке, умолял: “Мамочка, отпусти меня в школу, а то учитель Илуридзе поставит мне плохую отметку”.

Больше года Сосо кидало из огня в полымя. Теперь, вернувшись в училище, Сталин приступил к занятиям с новым энтузиазмом. Однако он еще сильнее бунтовал. “Его наказывали почти каждый день”, – пишет Иремашвили, который пел с ним в трио. Сосо организовал протест против ненавистного инспектора Бутырского, едва не вылившийся в восстание: “Это был первый бунт, который разжег Сосо”.

Его матери пришлось переехать в убогое жилище на Соборной улице, “старый, маленький, грязный дом”, где крыша пропускала дождь и ветер. “В комнате царили вечные сумерки, – вспоминает Иремашвили. – Затхлый воздух, в котором смешивались запахи дождя, сырой одежды и готовки, никак не мог выйти из комнаты”. Но Сталин выйти из комнаты мог. И конечно, ему куда больше нравилось околачиваться со своей шайкой на улицах и на склонах горы Гориджвари, чем сидеть дома.

Сталин оставался лучшим певчим в училище, но начинал проявлять сочувствие к положению бедняков и сомневаться в вере. Он подружился с тремя сыновьями священников – братьями Ладо и Вано Кецховели, которым будет суждено сыграть важнейшую роль в его жизни, и Михаилом Давиташвили[29], который, как и Сталин, хромал. Старший брат Кецховели, Ладо, вскоре поступил в тифлисскую семинарию и вернулся с рассказами о том, как он организовал там протест и забастовку, после чего его исключили. Сталина вдохновляли новые друзья и их книги, но он все еще считал, что его призвание – стать священником, и тогда он сможет помогать бедным. Однако именно теперь он впервые обратил внимание на политику. Находясь под сильным влиянием Ладо Кецховели, он объявил, что хочет стать волостным старшиной, чтобы навести порядок в волости.

Он постоянно говорил о книгах. Если он хотел получить какую-то книгу, то мог запросто стянуть ее у одноклассника и убежать с ней домой. Когда ему было около тринадцати лет, Ладо Кецховели повел его в небольшую книжную лавку в Гори. Там Сосо уплатил пять копеек членского взноса и взял книгу – судя по всему, “Происхождение видов” Дарвина. Сталин читал ее всю ночь, не ложась спать, – Кеке застала его за чтением.

– Сынок, почему ты до сих пор не ложишься спать? – спросила она. – Ложись, отдохни… Видишь – скоро светать начнет?

– Уж очень мне книга понравилась, мама! Никак не мог с ней расстаться…

Он читал все больше, и его набожность пропадала.

Однажды Сосо вместе с друзьями, среди которых был Гриша Глурджидзе, лежали на траве и разговаривали о том, как несправедливо, что есть богатые и бедные. Вдруг Сосо изумил всех, сказав: “Он [Бог] не несправедлив, его просто нет. Нас, Гриша, обманывают”.

– Что ты, Сосо, как можно говорить такие вещи! – воскликнул Гриша.

– А вот я тебе дам одну книгу, и ты из нее кое-что увидишь. – И он дал Глурджидзе Дарвина.

Мечты Сосо об устройстве справедливости мешались с рассказами о народных героях-бандитах и возрождавшимся грузинским национализмом. Он любил стихи грузинского националиста, князя Рафаэля Эристави и знал наизусть его шедевр “Родина хевсура”. “Прекрасное стихотворение!” – восторгался Сталин и в старости. Теперь школьник Сосо начал сам писать романтические стихи. Все мальчики собирались около его дома и оживленно обсуждали запретные идеи и труды3.

В это время Сталин влюбился – еще один “человеческий” момент, который был изъят из официальных воспоминаний и никогда не публиковался. Он полюбил дочь священника Чарквиани: тогда они с матерью снимали комнаты у этой семьи. “Тов. Сосо в младшие годы питал симпатию к одной особе (Ч…), – вспоминает Георгий Елисабедашвили. – Эти времена он припоминал, делясь воспоминаниями со своими близкими друзьями, с некоторыми усмешками”. Когда она занималась русским языком, “я часто заходил и принимал участие в уроке, – вспоминал Сталин пятьдесят лет спустя. – Если у ученицы были затруднения, я помогал…” Мы не знаем, ответила ли дочь священника на любовь Сосо, но в детстве, как говорил ее брат Котэ, они всегда близко дружили: “Он играл в куклы с моей сестрой. Он доводил ее до слез, но они быстро мирились и снова сидели вместе, читали книжки, как настоящие друзья…”4

Одно событие – “самый заметный случай в Гори конца девятнадцатого века” – произвело на Сталина глубокое впечатление. 13 февраля 1892 года училищные преподаватели велели всем ученикам собраться ради мрачного зрелища, которое должно было “внушить молодежи чувство страха и покорность”, – казни через повешение.

Солнечным зимним утром на берегах Куры возвели три виселицы. Многие горийцы пришли поглазеть на казнь, и в толпе были заметны школьные формы детей из духовного училища. Но мальчики “были страшно подавлены сценой казни”.

Приговоренные к смерти украли корову, а когда за ними погнались, убили полицейского. Но мальчики видели, что преступники – всего лишь трое “крестьян, бежавших от социального гнета в леса и горы”, несчастные Робин Гуды, которые нападали только на местных помещиков и помогали другим крестьянам. Сталин и Петр Капанадзе не могли понять, как можно убивать бандитов, если священники учили их Моисеевой заповеди “не убий”. Школьников особенно поразил вид священника, стоявшего у виселиц с большим крестом в руках.