СМЕРШ. По законам военного времени - Валентин Константинович Мзареулов

светлячков не видели, да и слать можно раздевшись и на койке, а не на наспех сколоченных нарах, в каком-нибудь сарае.

Начались занятия. Все то, что нам рассказывали, чему учили, было совершенно новым, необычным. Помнится, даже поначалу думалось, не ошиблись ли товарищи доверять таким молодым работу такой государственной важности, доверять государственные тайны?

Что меня тогда поразило? Нам откровенно объяснили, что главным методом нашей работы будет работа с агентурой, с осведомителями. Об этом ведь нигде не писали… А здесь прямо говорили — вы должны подбирать людей среди военнослужащих, которые смогут вам при необходимости сообщать о каких-либо безобразиях. И не только среди военнослужащих, но и среди гражданского населения, в том случае, когда есть возможность такого общения. Нам говорили — это оправдано интересами безопасности государства, так принято, так нужно, таков порядок.

Нам объяснили, что существует определенное делопроизводство. Наблюдение за подозрительным лицом может начинаться с того, что вы получили о нем самые первые сведения, которые назывались «зацепкой». Это пока не обвинение в чем-то, а просто агентурная «зацепка». Такой вот термин. Если, по мере поступления дополнительной информации, вы чувствуете, что «здесь что-то есть» и нужно продолжать работать углубленно, *из «зацепки» это уже переводится в дело-формуляр. Это уже папка, куда кладутся очередные донесения. Вот такое делопроизводство. Безусловно, для меня все это было внове.

Другие предметы, которые нам давали на курсах, в памяти не сохранились. Видимо, потому, что азам криминалистики и других спецпредметов меня учили в погранвойсках. На нашем начальном уровне оперуполномоченных никаких шифров и кодов не требовалось. Вся моя последующая переписка, документы, которые я обязан был пересылать из полка в дивизию, были написаны от руки, запечатаны в конверте «секретно» и отправлялись с обычным нарочным, никакой фельдсвязи.

Было нас в группе человек тридцать, обычные военнослужащие, все постарше меня. Впоследствии никого из них я не встречал, потому что единственным с этих курсов попал в кавалерийский корпус.

Незаметно пролетели сентябрь, октябрь. В конце октября, сдав полагавшиеся зачеты, еще до присвоения офицерских званий мы прикрепили на петлицы по три «кубаря». Это было звание — младший лейтенант государственной безопасности. Это что-то стоило! Впечатление на нас это производило неповторимое! (Эх, молодость!)

— Хлопцы, вот интересно, два дня назад я, курсант, с петличками старшинскими, — говорил мой сосед по койке, — шел по улице и козырял направо и налево то лейтенанту, то майору, то политруку, а сегодня иду важно, а всякие там сержантики, старшины да лейтенантики меня приветствуют. Здорово, а?

Изменение нашего положения коснулось не только звания, а и денежного содержания. До этого я получал в месяц 25 рублей; а тут, в новом звании, сразу 500! 500 рублей! Снилось ли когда-нибудь такое? Теперь и родителям помощь будет, мне-то деньги ни к чему, тратить их не на что.

На одной страничке записной книжки сохранилась карандашная запись:

«3 октября 1942 года. Два года, как из дома. Начало, самостоятельной жизни. Могу помогать семье. Как это приятно/Почему-то нет писем. Что случилось? Итак, жизнь моя связана с органами, я — чекист. Госбезопасность моя работа. Мечты о дальнейшем — туман. Ясно себе представить не могу. А интересно узнать, что будет дальше. Жизнь дает много интересного, о чем приходится крепко ломать голову. Да, жизнь интересная штука!»

В первых числах ноября в штабе я встретил того офицера-пограничника, который в Челищеве назвался Соломатиным.

— Здравствуй, здравствуй, пограничник, как дела? Как курсы?

— Товарищ подполковник, курсы окончены, звание присвоено. Теперь по частям.

— А назначение ты уже получил?

— Нет еще. Слышал, что меня вроде хотят здесь, при штабе фронта оставить…

— При штабе? Да что тебе, такому молодцу, при штабе делать? Поедем ко мне в корпус!

— В какой корпус?

— А я получил назначение. Завтра еду в 7-й кавалерийский корпус. Буду там начальником Особого отдела. Так что?

Кавалерия… казаки… кони лихие… шашки… бурки… шпоры… рейды по тылам противника… Все это, как кадры кинохроники, прокрутились в голове.

— Так я верхом-то…

— Ну и что? Помоложе меня, научишься.

— А вы можете здесь с начальством договориться?

— Ну, это не твоя забота. Так согласен?

— А что… согласен!

— Вот и хорошо. Как фамилия? Дай-ка я запишу. И не забудь — 7-й кавалерийский.

Не успел я, прибежав в комнату, где мы жили, и раскрыть рот, как соседи буквально навалились на меня:

— Где тебя черти носят? Приказано в полном составе к 15.00 явиться в клуб штаба. Понимаешь, здесь даже клуб есть! Вот устроились товарищи! Кому война, кому… самодеятельность. Ты ведь тут и дальше служить будешь, слухи пришли…

— Черта с два! — И я рассказал о предложении подполковника Соломатина.

— Ну чудик! Здесь-то лафа была бы, а ты в казаки!

— И правильно, что в казаки, жаль только, что с погранвойсками распрощаешься, — поддержал мое решение кто-то.

— Да, пожалуй, ты прав. С погранвойсками расставаться жалко, но ведь в коннице-то воевать, а не тылы охранять…

— А что в клубе-то?

— Что в клубе, что в клубе! Репетиция, вот что, — Праздник скоро — 7 Ноября. Начальство решило силами наших курсов и девчат из военной цензуры, видели, какие красавицы тут ходят, будь здоров, концерт подготовить. Кто споет, кто спляшет, кто стихи прочитает. Майор из политуправления приходил, приказал к 15.00. Там на месте решат, кого брать, кого нет.

В детстве я немного учился играть на пианино. Больше, правда, подбирал по слуху, чем играл по нотам, и страшно обрадовался, когда за кулисами клубной сцены увидел рояль. Притащил стул, сел, открыл крышку — и боязно стало. Господи, вечность ведь прошла. Дым, кровь, бомбежки, отступление… Война и… старенький рояль. Осторожно тронул клавиши… Ребята обступили вокруг.

— Ну, сыграй, сыграй что-нибудь…

Что же сыграть? Вспомнил мотив песенки из кинофильма «Истребители»: «В далекий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят…»

— Еще, еще… «Три танкиста, три веселых друга…»

— Нет, эту не надо. Попробуй вот «Махорочку».

Я стал подбирать мотив под слова: «Эх, махорочка-махорка, подружились мы с тобой, вдаль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой, мы готовы в бой!..» Мотив был немудреный, я смелее стал его наигрывать. И вот в этот момент вдруг слышу из-за спины:

— Товарищ младший лейтенант, а вы не подберете мотив одной песни, она нам очень нравится, только названия не знаем, но песня прекрасная…

Оглянулся — три девушки в форменных платьях, рядом с нашими ребятами. Та, которая задала вопрос, стояла слева, чуть поодаль.

«Ну до чего же красива!» — мелькнуло в голове. Чудные светлые волосы, голубые-голубые глаза, очаровательное личико.

— Зоя, ты попробуй,