Улисс из Багдада - Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Оу, мэн… оу, мэн…. оу, мэн…

Хатим в экстазе сосал трубку, созерцая дым, идущий вверх к темнеющему небу. Хабиб не произносил ни слова, но, казалось, был так же зачарован, чмокая своей трубкой.

— Ну вот, ребята, я наполнил бидоны. Едем?

— Нет, Саад, побудем тут.

— Йес, мэн.

— Штука что надо, качество просто класс, изумительная вещь, чище не бывает!

— Йес, мэн.

Они вздохнули, не в силах добавить ни слова.

Я стал возражать против их решения. Нельзя нам так задерживаться. Зачем делать привал? Надо продолжать двигаться, перемещаться, каждую секунду уходить от слежки. Иначе что за смысл ехать втроем? Фадх же говорил, что будем вести машину по очереди.

Они лежали, спокойно улыбались и как будто не слышали меня. Глаза у них были широко распахнуты, веки неподвижны и красны, как при бессоннице, и они постоянно шмыгали носом и вытирали глаза рукавами.

В темноте повеяло тревогой.

Чем дальше, тем чаще они втягивали в себя воздух с жадностью кровососов.

Я сделал шаг вперед, чтобы вызвать какую-то реакцию:

— Отвечайте, черт возьми! Что происходит?

— Держи, мэн, затянись разок, сам поймешь.

Приблизившись к Хатиму и нагнувшись к его руке, я понял, что случилось. Три мешка из тех, что мы везли, были выложены прямо на землю и, несмотря на запрет Фахда, распечатаны, что обнаружило его дьявольскую махинацию.

Верный своей методе, хитрый торговец сделал тюки наподобие матрешек — русские деревянные куклы, где внутри у каждой есть кукла поменьше, и так до последней, что не больше наперстка. Хотя официально мы везли сувенирные статуэтки, мы знали, что среди них спрятаны шумерские таблички возрастом две с половиной тысячи лет, но и эта уловка скрывала иную реалию: мы везли наркотики.

Знали ли о том Хабиб и Хатим? Наверняка, раз они не мешкая вскрыли тюки.

— Опиум?

Они засмеялись тихонько, почти осторожно, голосами вязкими, сиплыми и ласковыми. Значит, я один был выставлен на посмешище.

— Эй, Саад, затянись, отменная штука!

— Йес, мэн, затянись!

На секунду я чуть не поддался на их уговоры. В конце концов, почему не воспользоваться? Если уж посадят за перевозку наркотиков, так хоть успеть попробовать, правда?

Меня удержала ярость.

— Вы знали?

— А как же!

— Йес, мэн, йес, мы знали.

— Зачем же вы согласились?

— Сделай затяжку, и поймешь.

— О йес, мэн, йес.

— Лучше этих поездок у нас в жизни и нет ничего.

— Лучше нет, мэн.

— Беда в том, что в прошлый раз мы так перебрали, что ехали до Каира три месяца. Банда Фахда решила, что мы свалили со всем грузом. А мы просто курнули немного. Немного многовато.

— Слишком многовато, мэн, слишком!

— Вот увидишь, Саад, мы договоримся: мы тебе покажем путь, объясним, как ехать, какие места объезжать, а ты за это дашь нам покурить.

Потом уже поддерживать беседу стало невозможно. Чернильная ночь обступила нас. Эти двое, валявшиеся возле разожженного мною наспех костра, уже не принадлежали окружавшему их миру. Наркотик исторгал из неподвижных тел хрипы, стоны, всхлипы, вопли; ближе к полуночи Хабиб даже стал беседовать с ангелом.

Прижавшись к каменистой насыпи, укрывшись спальным мешком, я поневоле вдыхал запах опиума, пытаясь достичь того же наслаждения, втягивая ноздрями воздух, но затем, рассердившись, что уступаю соблазну, я отвернулся к утесу и попытался, чтобы очиститься, вдохнуть минеральный запах камня и звезд.

Наконец наступил ледяной рассвет, и резкий свет дня упал на тела, застывшие в бреду.

— В путь! Объясните мне дорогу, друзья.

Я увидел смятение в их широких, блуждающих зрачках. Им понадобилось много времени, чтобы прийти в себя, сообразить, где они, узнать меня, вспомнить, куда им надо ехать.

Я сел за руль, устроил их на заднем сиденье, и сначала они выглядели как две вытащенные на берег рыбы. Я тронулся с места. После трех-четырех толчков машины их стало выворачивать. Я помогал им облегчиться. Еще после трех или четырех таких остановок они заснули непробудным сном.

Поскольку, чтобы вести машину, я разулся, на пассажирском сиденье немедленно появился отец и стал восхищенно лепетать, трогать изумленными пальцами ручки машины.

— Обожаю эти деревенские машины с четырьмя ведущими колесами.

— Внедорожники?

— Вот именно. Признайся, сегодня утром твои друзья-лотофаги выглядят неважно!

— Как ты их называешь?

— Саад, сын мой, плоть от плоти моей, кровь от крови моей, испарина звезд, ты прекрасно знаешь, кто такие лотофаги, я ведь не раз читал тебе про них, когда ты был молод. Ну же, вспомни. Ты жадно просил меня читать эту историю, настолько она тебе нравилась.

— Мне?

— «На десятый день Улисс и его спутники оказались в стране пожирателей цветов, и звали их лотофаги. Эти люди едят лотос во время трапезы. Но кто попробует этот плод, сладкий как мед, тот не захочет больше возвращаться домой и давать о себе вести, но будет упорствовать и останется с лотофагами, поглощая лотос, предав забвению дорогу назад».

— Ах да, «Одиссея»…

— «Одиссея», сынок, первый рассказ о путешествии в истории человечества. Странствие описано слепцом, Гомером, что доказывает, что лучше описывать воображаемое, чем увиденное воочию.

— Лотос заставляет забыть о возвращении… Ты думаешь, наркотик всегда заставляет забывать цель?

— Иногда результат еще круче, сынок. Он помогает забыть, что цели нет.

Несколько километров подряд я размышлял.

— Все это не для меня, — подытожил я, — лотос, опиум, кокаин и прочие штуки.

— Рад слышать это.

В этот момент Хатим и Хабиб застонали.

— Тормози, сынок, они сейчас описаются.

Я нажал на тормоза и открыл заднюю дверь. Они вывалились из машины и на четвереньках поползли в канаву. Пока они шумно опорожнивались, отец поднял глаза к небу.

— Вот в этом, должен признаться, одно из редких преимуществ загробной жизни: у мертвых кишки не подводят.

Они вернулись к машине и потребовали курить.

— Нет, у нас нет времени!

— Саад, не дашь курить, мы не покажем тебе короткий путь и объезды. Ты никогда не увидишь Каир.

— Никогда, мэн, никогда!

— Ладно, курите…

С ловкостью наркоманов в период ломки они набили трубки и начали тянуть дым.