Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии - Ахмед Рашид

Падение Герата послужило началом конца правительства Раббани. Воодушевленные своей победой, талибы начали в октябре-ноябре новое наступление на Кабул, торопясь отвоевать плацдарм до того, как зимние снегопады остановят бои. Масуд контратаковал в ноябре и отбросил их, положив сотни людей на поле боя. Но талибы проявили упорство и прибегли к другим способам захвата города, прорывая фронт Масуда не танками, а взятками.

Прохладной весной 1996 года сотни афганских мулл на джипах, грузовиках, верхом двигались в сторону Кандагара. К 20 марта более 1200 религиозных вождей пуштунов с юга, запада и из центрального Афганистана собрались в городе. Их поселили в правительственных зданиях, старой крепости и в лавках базара, превращенных в огромные общежития, в которых сотни ковров были брошены на землю, чтобы муллам было где спать.

Это был крупнейший съезд духовенства за всю историю современного Афганистана. Ни местные полевые командиры, ни вожди племен и кланов, ни политики времен сопротивления Советам, ни представители непуштунских народов севера не были приглашены на него. Только религиозные руководители были приглашены Муллой Омаром — чтобы обсудить план: действий на будущее, но прежде всего, для того, чтобы сделать вождя Талибана всемогущим вождем всей страны.

Десятимесячная осада Кабула талибами не принесла успеха, их потери росли, и недовольство в их рядах возрастало. Все долгие зимние месяцы умеренные члены движения открыто говорили о необходимости переговоров с кабульским режимом. Сторонники жесткой линии хотели продолжить завоевание всей страны. Обнаружилось разделение и среди пуштунов. Кандагарцы, объединившиеся вокруг Омара, хотели продолжения войны, тогда как те, кто представлял пуштунов из недавно завоеванных талибами районов, хотели мира и прекращения конфликта.

Вне Афганистана все тоже понимали, что Талибан стоит на распутье. «Ни Талибан не может взять Кабул, ни Масуд не может взять Кандагар. Как будет развиваться Талибан, если ему не удастся взять Кабул? Даже если им удастся взять Кабул — как остальной Афганистан сможет принять их разновидность исламского общества?» — говорил мне представитель OOН Махмуд Местири.[39] В течение двух с лишним недель Шура заседала дни и ночи напролет. Отдельные секции обсуждали вопросы о политическом и военном будущем страны, о том, как лучше проводить в жизнь законы шариата, о перспективах обучения девочек в районах, контролируемых талибами. Все обсуждения проходили в строжайшей тайне, и иностранцы не допускались в Кандагар в течение всего времени, пока заседала Шура. Несмотря на это несколько пакистанских официальных лиц наблюдали за ходом Шуры, в их числе были посол Пакистана в Кабуле Кази Хумаюн и некоторые офицеры разведки, в том числе генеральный консул в Герате полковник Имам.

Чтобы сгладить разногласия, кандагарская группа приверженцев Омара решила присвоить ему титул «вождя правоверных» (Амир-уль-Муминиин), что сделало бы его бесспорным вождем джихада и эмиром Афганистана. (Позднее талибы переименуют страну в Эмират Афганистан). 4 апреля 1996 года Омар появился на крыше здания в центре города в накинутом на плечи Плаще Пророка, впервые за 60 лет извлеченном из святилища. Когда Омар завернулся в Плащ, а затем развернул его и позволил ему развеваться на ветру, множество мулл, собравшихся во дворе внизу, зааплодировали и закричали: «Амир-уль-Муминиин!»

Эта клятва верности, или «байят», напоминала процедуру, с помощью которой халиф Омар был утвержден в качестве вождя мусульманской общины Аравии после смерти Пророка Мухаммада. Это был мастерский политический ход, так как, завернувшись в одеяние Пророка, Мулла Омар приобрел права не только вождя Афганистана, но и вождя всех мусульман. Съезд закончился объявлением джихада режиму Раббани. Талибы поклялись не вступать в переговоры со своими противниками и заявили, что окончательное решение по вопросу о том, позволить ли женщинам получать образование, может быть принято, лишь «когда будет создано законное правительство Афганистана». Сторонники жесткой линии и Мулла Омар одержали победу.[40]

Но для многих афганцев и мусульман во всем мире было серьезным оскорблением то, что простой деревенский мулла без образования, без родословной, не имеющий отношения к семье Пророка, столько себе позволяет. Ни один афганец не принимал на себя этого титула с 1834 года, когда король Дост Мохаммад Хан стал им перед тем, как объявить джихад государству сикхов в Пешаваре. Но Дост Мохаммад воевал против чужеземцев, а Мулла Омар объявил джихад своему собственному народу. Кроме того, ислам позволяет удостоить этим титулом лишь того, кого все улемы изберут своим вождем. Талибан настаивал на том, что его съезд представляет собой коранический «ахль аль-халь ау акд», дословно «народ, имеющий власть связывать и развязывать», то есть тех, кто наделен правом принимать решения от имени общины мусульман.

Благодаря титулу Омар приобрел законное подтверждение своей власти, в котором он крайне нуждался, и такой авторитет среди пуштунов, с которым не мог соперничать ни один лидер моджахедов. Это позволяло ему дистанцироваться от повседневной политической жизни, давало ему дополнительные причины не встречаться с иностранными дипломатами и позволило стать менее гибким как в том, что касалось расширения руководства Талибана, так и в переговорах с оппозицией. Теперь Омар всегда мог сослаться на свой титул и отказаться встречаться с лидерами оппозиции на равных.

Но съезд духовенства сознательно не принял никаких решений по намного более чувствительным вопросам о том, как Талибан собирается управлять Афганистаном и каков их план социального и экономического развития страны. Такие вопросы постоянно оставались без ответа даже после взятия Кабула. «Мы еще не обнародовали нашей структуры, поскольку не обладаем достаточной силой, чтобы решить, кто будет президентом или премьер-министром, — сказал мулла Вакиль, помощник Омара. — Шариат не допускает политики или политических партий. Поэтому мы не платим жалованья нашим чиновникам и солдатам, мы их лишь кормим, одеваем, обуваем и вооружаем. Мы хотим жить так, как жил Пророк 1400 лет назад, и джихад — это наше право. Мы хотим воссоздать времена Пророка, и мы всего лишь проводим в жизнь то, чего афганский народ желал в течение последних 14-ти лет».[41] Другой руководитель талибов высказался еще более афористично: «Мы можем возлюбить наших врагов лишь после того, как мы их побьем».