Солнечные часы - Ширли Джексон

Глория вырвалась из-за стола и закрыла глаза руками. Миссис Уиллоу похлопала ее по плечу и заглянула в зеркало, залитое маслом, отражающее искаженных купидонов и грязные облака.

— Эссекс, налейте немного бренди.

— Наверняка это был мой отец, — произнесла тетя Фэнни. — Я бы, конечно, не стала смотреть в зеркало, но в этом нет необходимости: я знаю, это был мой отец, он пришел проверить, выполняем ли мы его распоряжения. Не бойтесь, — обратилась она к Глории, — вы видели моего отца.

— Это было ужасно! — воскликнула девушка.

— Он всегда был человеком строгих правил, но добрым к детям. На вашем месте, Глория, я бы сказала что-нибудь или хотя бы махнула рукой в знак приветствия — у него ведь тоже есть чувства!

— Вряд ли вам знакомо ощущение невыразимо порочного желания… — медленно произнес Эссекс. — Я говорю об этом с вами потому, что вы, пожалуй, единственный человек, который способен распознать подобное чувство — не самое приятное…

— Может, вы меня научите, — ответила Арабелла.

— Это желание настолько сильно, что буквально материализует желаемую идею; оно не терпит ни малейших изменений; как я уже сказал, его даже не выразить словами…

— Нет, кажется, ничего подобного я не испытывала.

— …причем желание порочное, еретическое, омерзительное. Это ужасно — хотеть чего-нибудь так сильно, что ты не мыслишь себе жизни без него. Это противоречит всем человеческим законам…

— Знаете, я всегда жила в достатке. Мама тщательно следила за тем, чтобы я ни в чем не нуждалась.

— Я опасаюсь, что это всего лишь страсть к уничтожению. Ни один человек, ясно увидевший свое лицо, не захочет жить дальше…

— Нет, этого мне не понять. То есть я могу понять, если человеку не нравится его собственное лицо, но что тут поделаешь… Мне всегда так жаль некрасивых девочек, они ведь не виноваты, бедняжки… А у вас очень приятное лицо.

— Вид собственной души оскорбителен, люди не должны заглядывать в самого себя; вот почему им дали тела — чтобы скрыть их души…

— Конечно, мне ужасно повезло; вы не думайте, я прекрасно понимаю. Красота — это случайность, она дается от рождения…

— Я мерзок, тошнотворен, отвратителен… Я видел себя как есть…

— А вот моя сестра Джулия, напротив…

— Я безнадежно испорчен — вот почему я так боюсь… Я ужасно боюсь, что надежда, которую тетя Фэнни…

— Так вы говорили о тете Фэнни? А я-то думала, все ваши невыразимые мысли обо мне!

— А мне все равно, что скажет старая перечница, — заявила Джулия, лихо крутя руль. — Куда хочу, туда и еду.

— Это не так просто, — робко возразила мисс Огилви. — Она ведь действительно против, а мы от нее зависим, и нам не следовало просить открыть ворота…

— Только не мне! Вы сами видели, как я решила вопрос с привратником: достаточно было лишь сказать ему, что с хозяйкой все улажено. Может, он подумал, что я везу вас в церковь или еще куда, но не посмел держать меня взаперти!

— А я стараюсь реже выходить из дома, — подала голос тетя Фэнни. — Эти ваши современные авто… Джулия, не могли бы вы ехать чуточку помедленнее? Автомобили, и шум, и пыль, и незнакомцы… Нет уж, благодарю; предпочитаю более спокойную жизнь.

— А что она скажет, когда узнает, что вы двое отправились шататься по округе? — спросила Джулия, глядя на них в зеркало заднего обзора.

— И вовсе я не шатаюсь! — возразила тетя Фэнни, а мисс Огилви добавила: — Мы решили, что ей необязательно знать — разве только вы ей расскажете…

— Я храню ваши секреты, а вы — мои, — загадочно обмолвилась Джулия.

Хотя этот факт вряд ли повлиял на выбор места для строительства дома, до появления старшего мистера Хэллорана деревня была средоточием сенсации. Согласно общепринятой легенде, однажды утром юная Хэрриет Стюарт проснулась необычно рано, взяла молоток и убила своих отца, мать и двух младших братьев, положив, таким образом, неожиданный конец семейному древу Стюартов. За время ее ареста и суда жители деревни повидали больше незнакомцев, чем за всю предыдущую историю, а после ее оправдания перед местной гостиницей чуть ли не ежедневно останавливался автобус с группой туристов. Здесь их обыкновенно встречал кто-нибудь из местных и вел к дому Стюартов, где, если повезет, можно было мельком увидеть домоправительницу и опекуншу Хэрриет (которая наверняка не раз задумывалась о своем туманном будущем) в саду на грядках. Иногда самые упорные, пропустившие последний рейс автобуса (и таким образом вынужденные провести ночь в гостинице) бывали вознаграждены мимолетным зрелищем высокой фигуры, одетой в черное, мелькающей в окнах верхнего этажа.

Деревенская легенда — независимо от того, кому удалось заполучить туристов, — почти не менялась: «Они не смогли ничего доказать — никто не знал, зачем она это сделала; и потом, ей же всего пятнадцать! Некоторые считают, что ее вообще не надо было вызывать в суд: ну какой присяжный в здравом уме, посмотрев на это тихое, печальное дитя, поверит в ее виновность? Мы-то ее знаем, она тут родилась, и братья тоже, и даже мы порой не верим… Вот здесь, прямо у этих кустов, она упала — бежала за помощью, и здесь же потом нашли молоток; якобы за ней гнался бродяга, а в дом он попал через окошко погреба, а молоток, должно быть, выронил. Так вот она и бежала всю дорогу до пекарни Паркера и звала на помощь. Позже мы с вами обойдем сзади и заглянем через забор: вы увидите окно, в которое, по ее словам, залез бродяга, хотя они сказали — это обвинение, значит, — что окно не открывалось годами, а защита позвала эксперта, и тот заявил, что нашел явные следы: дескать, кто-то ходил возле погреба. Вот, видите окно на втором этаже, третье с конца? Это и есть окно спальни ее отца и матери, а теперь, поговаривают, там спит она — угрызения совести или еще чего… А может, просто самая удобная кровать в доме, хотя немногие отважились бы спать в этой постели, сами понимаете… Спальня мальчиков с другой стороны, мы ее потом увидим. Ее комната — в самом конце коридора. Говорят, она встала рано, когда еще было темно, взяла молоток — прошлой ночью запаслась, перед сном! — пришла в спальню родителей — и бэмс! А затем наведалась к мальчикам — и снова бэмс! Легче легкого! Потом спустилась вниз по ступенькам, по главной аллее, калитку оставила открытой, упала в кустах — там, где я показывал, помните? — уронила молоток и пустилась бежать по дороге в одной ночнушке, прямо к Паркеру, и давай орать под окном! Сперва он ей не поверил, Билл Паркер то есть: высунул голову в окно и велел ей идти домой. Тогда она еще раз выложила все как есть; тут он надел штаны, разбудил Штрауса-мясника да старого Уоткинса, и они вместе пошли — перед отъездом вы увидите старого Уоткинса; он вам расскажет, как дело было. И вот еще странная штука — она была босая, вся поцарапалась о кусты, а крови-то не было! Обвинение заявило, что это невозможно: она просто вымылась и надела чистую рубашку, а запачканную кровью сожгла; на что защита привела эксперта, который доказал, что в печи были только старые тряпки — хоть и непонятно, зачем жечь старые тряпки… Мы здесь выбрасываем мусор на свалку, хотя моя жена утверждает, что всю жизнь ходит в старых тряпках…