Верность и соблазны - Эмилия Остен

Отослав Кевина спать, Айвен прошел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Лучше бы добраться до спальни, но силы были не просто на исходе, а совершенно покинули Айвена еще где-то на полпути от Верна в Тирнан. К тому же трубка, жаровня и шкатулка с опиумом находились в кабинете, да и угли можно разжечь в еще не до конца потухшем камине. Избавившись от визитки и расстегнув жилет, Айвен разложил все принадлежности на столике у дивана.

Анна осторожно и медленно, чтобы не наткнуться в полумраке на какой-нибудь предмет меблировки, пробралась к окну и раздвинула плотные портьеры. Окна кабинета выходили на север, но утро было ярким и солнечным, и света из одного окна хватило, чтобы ясно и безжалостно осветить всю картину. На столике у дивана стояла жаровня с едва тлеющими углями, большая китайская шкатулка с эмалевым драконом на крышке и лежала погасшая трубка. Оказывается, Айвен теперь курит, хотя странно, запаха табака от одежды совсем не чувствовалось, как не было и других признаков, выдающих курильщика. Анна неосознанно прикоснулась пальцами к губам. Дыхание Айвена было свежим, это она знала наверняка. От курильщиков же разило тяжелым табачным «ароматом» так, что страшно было даже подумать о возможности поцелуев с ними.

Айвен провел ночь, не раздеваясь, лишь визитку снял: пиджак небрежно валялся на ковре у камина. Диван выглядел вполне удобно, поэтому можно допустить, что провести ночь на нем – не такая уж ужасная идея, особенно если учесть, насколько поздно (или скорее рано) Айвен добрался до дома. Но почему он спит так крепко? Его не разбудили ни стук в дверь, ни свет из окна, ни присутствие в комнате Анны, которая отнюдь не старалась двигаться тихо. Куда, кстати, пропал тот рыжий паренек? Конюшня находится в нескольких шагах справа от дома, сколько можно времени потратить на размещение там Пэм?

Анна прислушалась: тишина, только Айвен дышал неглубоко, но размеренно. Сейчас, когда он спал, Анна совсем не узнавала в его чертах прежнего Айвена. Говорят, что в спящем мужчине всегда можно разглядеть того мальчишку, которым он когда-то был. Очевидно, не в каждом. Время словно обточило черты Айвена, лишив всякой и любой мягкости – да, прежде милое лицо стало почти прекрасным, но скорее безжизненным в своей идеальности. Коротко остриженные волосы придавали Айвену сходство с императорами Древнего Рима, по крайней мере с их изображениями на монетах. Еще вчера Анна обратила внимание, что загар скрывал несколько шрамов, один из которых начинался за правым ухом и прятался за воротником рубашки. Сейчас несколько расстегнутых пуговиц этой самой рубашки позволяли рассмотреть, что этот шрам пересекает ключицу и уходит еще ниже. На кисти правой руки, которая сейчас расслабленно лежала на вышитой диванной подушке, был виден явный шрам от ожога, довольно большой и глубокий, он расползался от мизинца к запястью. А на запястье… Анна подошла поближе к Айвену, всего на пару шагов, – на запястье виднелось что-то черное. Спохватившись, Анна покраснела. Разглядывать спящего беззащитного человека – это недостойно леди. Не говоря уже о том, что неприлично находиться в одной комнате с полуодетым мужчиной. К тому же его беспробудный сон всерьез начинал тревожить Анну.

– Айвен! – позвала она уже громче, в полный голос.

На его лице не дрогнул ни единый мускул, даже ритм дыхания не изменился. Странно, если не сказать – страшно. Анна подошла вплотную и осторожно прикоснулась к его плечу.

– Айвен!

Его до тех пор безвольно лежавшая рука вдруг взметнулась, поймала ее запястье и сжала с такой силой, что Анна смогла лишь сдавленно всхлипнуть от боли.

– Айвен! – выдохнула она.

Он открыл глаза, но там была лишь пустота, он словно смотрел куда-то то ли в бесконечность, то ли внутрь себя. Его пальцы разжались так внезапно, что Анна не устояла на ногах и упала на ковер, чудом не ударившись о столик с жаровней и трубкой.

– Айвен! – закричала она в полный голос, испугавшись так, как не пугалась до этого момента никогда в жизни. Айвен был скорее похож на мертвеца, непонятно как выбравшегося из могилы и устроившегося на диване в кабинете в ожидании случайно забредшей туда жертвы, чем на живого человека. Может, он просто все еще спит, говорят, бывают такие случаи, когда человек ходит во сне, не осознавая своих действий.

Анна собралась с силами и попыталась встать на ноги. Запястье болело, словно попало в тиски, а не пострадало от руки человека. Айвен тем временем сел на диване, тяжело опираясь на обе руки. Анна встала на ноги и замерла, не зная, что делать дальше. Бежать за помощью? Попытаться все же разбудить Айвена? Позвать кого-нибудь? Вдруг в доме все-таки есть слуги и они прибегут на зов…

Внезапно и совершенно бесшумно Айвен оказался рядом. В первое мгновение Анна подумала, что он хочет ее обнять, но в следующую секунду его руки сомкнулись на ее шее, пальцы сжались, словно стальные тиски. Странно, но боли почти не было, как и страха. Анна просто смотрела в серые глаза Айвена, и мир постепенно становился все бледнее и бледнее, словно все краски утра вымывались, затуманивались и блекли, пока не остался только серый цвет, цвет штормового моря, зимнего неба и глаз Айвена, таких же пустых и безжалостных, как океан.

– Анна!

– Анна!

– Анна!

Голос Айвена отдавался в голове колокольным звоном. Сознание постепенно возвращалось. Сначала она поняла, что лежит на диване, затем ощутила, что руки Айвена осторожно касаются ее лица, потом увидела, что он стоит на коленях рядом с диваном и выглядит напуганным до смерти и смертельно же обеспокоенным.

– Анна, что случилось?

Она попыталась заговорить, но смогла лишь тихонько застонать.

– Анна, пожалуйста, не молчи!

И тут Анна поняла, поняла по его глазам, по тому, как сжались его кулаки, как напряжены его плечи, что Айвен прекрасно знает, что произошло. Знает не только это, но и то, почему так произошло. И знал всегда, что именно может произойти. Знал, понимал – и боялся.

– Ты прекрасно знаешь, что случилось, – с трудом прошептала она. Горло саднило, слова проталкивались наружу отрывисто и звучали глухо.

– Да. – По крайней мере он не стал отрицать. – Я знаю.

– Тогда объясни мне.

– Я… Не могу.

– Боишься.

– Да.

Кевин, отправившийся верхом в Верн, возвратился с парой слуг оттуда и с коляской, куда эти слуги усадили бледную и не произнесшую больше ни слова Анну. Она утомленно откинулась на подушки и даже не оглянулась на дом. Айвен смотрел в окно и очень хотел, чтобы Анна оглянулась, но этого не произошло. Коляска исчезла в дорожной пыли, за нею трусила привязанная флегматичная лошадь, на которой Анна приехала в Тирнан.

Оставшись один, Айвен посмотрел на трубку, на шкатулку и жаровню. Сейчас, как никогда в жизни, ему хотелось уйти в небытие. Если раньше опиум давал расслабление, забвение и минуты покоя, то теперь, став необходимостью, он стал одновременно и опаснейшим врагом, и желаннейшим из удовольствий. Мэй предупреждала, что так может случиться. Рано или поздно, так или иначе, но все курильщики опиума становятся зависимыми от него. И тогда расслабленный опиумный сон, полный грез и фантастических видений, может поглотить человека настолько, что он начнет путать сновидения с реальностью. Это не просто опасно, а смертельно опасно, как для самого курильщика, так и для окружающих. Особенно для окружающих, как оказалось. Судьба любит подобные шутки, кто-то там, наверху, наверное, сейчас рыдает от смеха. Возвращаясь в Англию, Айвен не собирался продолжать курить опиум, хотя и прихватил с собой шкатулку с некоторым запасом, справедливо полагая, что зелье поможет ему пережить морское путешествие, хоть немного скрасив муки и сократив дорогу за счет опиумных снов. Что ж, помогло, в каком-то смысле. Большую часть пути он просто-напросто не помнил. Но столь частое и почти бесконтрольное употребление привело к тому, что он стал зависимым от зелья, чего успешно избегал уже больше пяти лет, а именно столько он курил опиум. По словам Ляо, практически никому из европейцев не удалось не впасть в зависимость за более чем несколько месяцев регулярного употребления. Слабаки. Так Айвен раньше думал. Просто надо контролировать себя – и все будет в полном порядке. Глупец. В конце концов он попался в ловушку собственной самоуверенности.