«Ночные ведьмы» - Наталья Федоровна Кравцова

было настолько тяжелым, что врач ничем не смогла помочь. Тогда Таня предложила:

– Я слетаю в Фонталовскую. Там хороший госпиталь, попрошу, чтобы помогли.

Через полтора часа самолет привез врача и новые лекарства. Ларионовну спасли.

Она снова хлопотала, маленькая, быстрая. Как-то раз девушки спросили ее, сколько ей лет. Ларионовна смутилась, замялась и сразу перевела разговор на другую тему. Потом замолчала, улыбнулась через силу краешком рта и сказала:

– Мне, девочки, сорок три года. Что, не похоже? – Она грустными глазами, еще совсем молодыми, скользнула по нашим лицам и тихо продолжала, словно извиняясь: – Жизнь моя нелегкая. А тут еще война. Видите: и зубов почти не осталось – фашист прикладом угостил…

Она невесело засмеялась беззубым ртом.

Никогда раньше Ларионовна не рассказывала о себе. И от этих нескольких скупых слов, неохотно сказанных еще совсем не старой женщиной, нам стало не по себе. Мы были подавлены и чувствовали себя так, словно были в чем-то виноваты перед ней.

Потом от ее дочки мы узнали, что при немцах Ларионовна прятала на чердаке раненого моряка, который однажды ночью постучался к ним в дом. Она вы́ходила его. Как-то раз, когда он сидел на чердаке, немцы обыскивали все дома в поселке, и Ларионовна будто случайно подставила немцу сломанную лестницу, когда тот полез наверх. За это она поплатилась зубами, однако второй раз подниматься по лестнице немец не решился.

…В апреле мы покидали Пересыпь. Наши войска вели большое наступление, освобождая Крым. Полк готовился к перелету на новое место.

Стрелой носился по комнатам маленький Витька. Андрюша молча смотрел, как мы укладываем вещи в рюкзаки, убираем в комнатах. Ларионовна тихо наблюдала за нашими сборами, – все занялись своими делами и, казалось, совсем забыли о ней. Но когда стали прощаться, она сразу встрепенулась, засуетилась, стараясь сдержать слезы, набегавшие на глаза.

Девушки окружили ее:

– Как же мы будем без вас, Ларионовна?

– А ничего, ничего… После войны увидимся, – говорила она бодрым голосом, а слезы медленно текли по морщинкам лица, капали на ее сухие, натруженные руки.

Она вдруг вспомнила что-то, побежала в чулан. Потом торопливо стала засовывать к нам в рюкзаки сушеную рыбу.

Подъехал грузовик. Мы уселись в нем и в последний раз, прощаясь с Ларионовной, махнули ей рукой. Свежий весенний ветер дул в лицо. Вдали искрилось море. Прощай, Пересыпь! Впереди нас ждут новые дороги.

Один за другим взлетали наши По-2 и, сделав круг над хутором, брали курс на запад. А у калитки крайнего в поселке домика стояла женщина в темном платке, и сверху видно было, как, запрокинув голову, она провожает взглядом каждый самолет…

Пылает вражеский самолет

Третью неделю у меня кружится голова. Вероятно, от переутомления. На земле это не страшно. А в воздухе приходится постоянно держать себя в напряжении. Только ослабишь напряжение – как звезды моментально начинают вращаться вокруг самолета и кажется, будто это сам самолет разворачивается.

Иногда я засыпаю в полете. Это случается, конечно, в спокойной обстановке. Засыпаю на несколько секунд, и в течение этих коротких секунд мне снятся длинные сны… Просыпаюсь всегда от шума мотора: вдруг начинаю его слышать, вздрагиваю и, открыв глаза, озираюсь, пытаясь как можно быстрее сообразить, что к чему и где я…

Полковой врач Оля Жуковская выдает нам специальный шоколад «Кола», чтобы мы бодрствовали всю ночь. Мы съедаем его пачками, однако спать все равно хочется.

Но сегодня не поспишь: в Севастополе работает около тридцати прожекторов…

Густая, черная ночь нависла над Крымом. Мой самолет медленно летит во тьме, забираясь все выше, выше. Время от времени далеко впереди зажигаются прожектора. Там – Севастополь. Ползают по небу светлые лучи, а между ними вспыхивают искорки. Это бьют зенитки.

Наконец лучи перестают качаться, скрестившись в одной точке.

– Кто-то из наших попался, – замечает Нина сдержанно и надолго замолкает. Возможно, она думает о том, что и нас ждет та же участь: отступая, враг сосредоточил на небольшом участке, в районе Севастополя, массу прожекторов и зениток.

Наша цель – действующий аэродром под Севастополем. Он работает днем и ночью. Немецкие самолеты совершают рейсы в Румынию и обратно.

К цели подходим на высоте двух тысяч метров. В первом полете нас держали прожектора. Их было много, Нина насчитала больше двадцати. Мы это учли.

Я заранее убираю газ. Снижаемся. Видим: на аэродроме включены посадочные знаки, рулят самолеты с зажженными навигационными огнями. У нас разгорелись глаза: сейчас мы их накроем! Только бы нас не обнаружили раньше времени.

Меня охватывает азарт.

– Целься получше, Нина! Такой случай еще не скоро подвернется!

Тихо. Кругом непроглядная тьма, а внизу огни самолетов и посадочное «Т» из электролампочек. Такое ровненькое, аккуратненькое «Т». Видимо, там ожидают самолет. Из Румынии.

Мы продолжаем планировать. Посадочные знаки становятся все крупнее, ярче. Я забываю обо всем на свете. Ничего в мире мне сейчас не нужно; единственное мое желание – разбомбить вражеский самолет.

Нина вертится в кабине, нервничает. Но вот она замирает на некоторое время, прицеливается. Я чувствую, как самолет качнуло: оторвались бомбы. Грохот. Взрыв с пламенем. И сразу ослепительный свет: включились прожектора. Шаря по небу, они ловят нас где-то гораздо выше. И там же, высоко, вспышки и треск зенитных разрывов. А мы низко…

Проносится мысль: сейчас дам газ, нас услышат и сразу схватят! Тогда не выбраться. Стрелка высотомера приближается к тремстам метрам. Мы слишком увлеклись, забыв о высоте. Земля совсем близко! Внизу я вижу шоссе, идущее к аэродрому, вдоль него – деревья…

От множества прожекторов на земле светло.

Больше снижаться нельзя, и я даю полный газ: вот теперь нам достанется! Но внезапно, к моему удивлению, наступает полная тишина. Молчат зенитки, погасли прожектора. Только на земле пылает самолет.

Совершенно свободно мы уходим в сторону моря. Что же случилось? Оставалось только гадать: то ли немцы приняли наш самолет за свой, когда услышали шум мотора так низко над головой, то ли в самом деле прилетел из Румынии их самолет и они боялись сбить его. Что ж, в любом случае нам повезло.

Можно и в нелетную погоду

В нескольких километрах от аэродрома работал приводной прожектор. Каждые пять минут он включался, вращал свой луч, делая два полных оборота, и затем направлял его строго на запад. Когда пучок света разреза́л темноту, на аэродроме становилось совсем светло. Луч не уходил ввысь, а упирался в облака. Он был до смешного коротким, этот белый луч. Беспомощно ползая по нижней кромке облаков, он старался найти хоть какую-нибудь щелку. Но щелки не было.

В тот момент, когда луч замер, указывая на запад, послышался рокот мотора, и в свете прожектора мы увидели самолет. Он неторопливо летел к аэродрому.

Это вернулась командир эскадрильи Дина Никулина, которая вылетала на разведку погоды.

Мы сидели на аэродроме в