Она - новенькая - Эля Пылаева

На балконе кресло и столик. Я крадусь, проверяя закрыты ли двери и окна. Одно окно приоткрыто. Снимаю москитную сетку. Забираюсь внутрь.

Библиотека…

Макс, это беспредел. Ты забрался в чужой дом на охраняемом объекте. Тебе же конец!

Но уже ведь забрался. Назад не отмотаешь.

Снимаю кроссовки, чтобы не пачкать белый ковер. Кожаная куртка скрипит при движении. Палево. Тоже оставляю здесь, на подоконнике, за шторой.

Выглядываю из библиотеки. Снизу слышу голос моей Мышки. Уверенный, спокойный… С ней все в порядке. От бури противоречивых эмоций колбасит по полной! Приключение, так приключение! Это тебе не тачку у бати угнать.

Приоткрываю пару дверей, заглядывая в комнаты, пока не натыкаюсь явно на девчачую.

На стене плазма на паузе. Аудиокнига какая-то. На противоположной стене — сабля! Неожиданно. Это немного сбивает меня с толку. Но на столе пачка накладок на глаза, как у нее. И смятый в комок мягкий пластик для лепки моделей.

Да! Это точно ее комната.

Окей… Присаживаюсь в кресло у стола. Жду. От предвкушения подбрасывает. Такой горячий головокружительный мандраж! Поиграешь со мной немножко, Мышка?

ЯНА

Дома я пользуюсь исключительно микроволновкой. Газовая плита под запретом. Но сейчас рядом, за барной стойкой, сидит Миша. Поэтому я смело включаю газ. И ставлю на него жаркое в маленьком казане, что заказал еще в обед папа.

— Девочки тебе телефон с лекциями передали.

Слышу стук телефона о поверхность стола.

— Телефон с лекциями? — озадаченно пытаюсь сообразить. — Устинова и Ким?

— Да.

— Ладно, спасибо им.

Как только на чужом телефоне что-то открыть или запустить, вот в чем вопрос. Попрошу кого-нибудь, в конце концов. Мишу того же, как поест.

Пробегаюсь пальцами по столу, забираю телефон в карман.

— Миша, — отворачиваюсь, смущенно покусывая губы. — А… Шагалов?

— Что — Шагалов? — недовольно.

— Не спрашивал про меня?

— Нет. А спросил бы, я не ответил.

Нет, значит. В груди становится пусто и неприятно.

«Звонил, наверное, а я недоступна. А про Мишу он же не знает…» — пытаюсь найти оправдание и успокоить это гадкое ощущение оборванности происходящего на середине и неизвестности.

— И вообще!.. — по тону чувствую: будет очередное «отпевание» моего поцелуя с Добби.

— Стоп. Спасибо за ответ. Мнений на этот счет я достаточно выслушала! — обрываю я его.

— Яныч, не гони. Не твой же коленкор.

— Миша, а давай я тебе подружек выбирать буду, м? А то мне ни одна не нравится.

— Так ты ни одной и не знаешь! — хмыкает он.

— Вот! — поднимаю я многозначительно палец в верх. — И ты знать не должен с кем я тусуюсь. Но если уж так вышло, что папа тебя ангажировал следить за мной, держи свое мнение при себе.

— Не следить, а защищать.

— Шагалов вроде как не угрожает.

— Да он тебя чуть на дороге не угробил! — возмущенно. — Про остальное вообще молчу.

— Ой, все! — неожиданно для себя бросаю фразочку Макса с его интонацией. — Сама разберусь с кем общаться.

Молчит.

— Чай поставить?

— Нет. Рубит что-то, устал. Поем и спать.

Сосредоточенно кладу ему в чашку жаркое, пытаясь не пронести мимо. Ставлю перед ним.

— Хлеб я сам, давай…

— Да нарезка там, Миш, — с досадой вздыхаю я. — Хотя, я и без глаз могу его хоть саблей пошинковать.

Но в самом начале моей слепоты, я пару раз прилично поранилась ножом. И все до сих пор паранойят.

— Оксана не звонила?

— Звонила, наверное. Только полковник мне телефон до сих пор не вернул.

— Не помирятся? На фоне твоей проблемы.

Мама ушла, когда я еще видела. Остаться с отцом был мой выбор. И одновременно — его отсутствие. Меня сразу же отправили в британскую школу. Папа категорически не выносит, когда до меня доходят какие-то их личные проблемы. Вот и на время развода, меня «удалили». Но по оговоркам, знаю, что было жестко.

Не помирятся, нет.

— Неа, — качаю головой. — Отец предателей не прощает.

— Ты тоже считаешь, что Оксана предатель?

Мама о Мише заботилась. Он ее уважает. Его родители из глубинки, и не очень благополучные. Я не видела их никогда. В четырнадцать отец забрал его к нам, под свое крыло, поставив маму перед фактом. Она сразу же приняла Мишу.

— Нет, я ее понимаю. Жизнь в военном городке под вечной охраной, без права на личную историю не предел мечтаний для красивой умной женщины. Но и его понимаю! Такая служба. Рядом должно быть послушное приложение, а не самостоятельная единица.

— А ты?

— А я-то что? Я уже взрослая. От папы мне не уйти. Я же все равно останусь его слабым звеном. Бывших дочерей не бывает. Да и не хочу я от него уходить. Поэтому, живем дальше! Все, слава богу, живы и кроме меня — здоровы.

— В школу то отпустил?

— Отпустит. Приятного аппетита. Ты у нас сегодня?

— Ага.

— Пойду я, книжку слушать.

Проходя мимо него, выставляю ладонь. Прикасается своей.

Здесь я знаю все до сантиметра и двигаюсь свободно. Все знают, что переставлять с места на место ничего нельзя.

Поднимаюсь по лестнице вверх, ступни тонут в густом ворсе мягкого ковролина.

Захожу в комнату. И что-то маленькой пчелкой вжикает на подсознании, словно несостыковка. Но слишком незначительно, чтобы я сконцентрировалась на этом.

Останавливаюсь, вспоминая куда положила пульт от плазмы.

Возле подушки, точно. Придерживаясь одной рукой за стену, поднимаю пульт. В голове рисуется комната. Ловлю себя на том, что стала забывать цвета. Картинка, увы, сереет и выцветает. А иногда цвета меняются или принимают в моем воображении какой-то неестественный вид, и я долго вспоминая, какого цвета был предмет.

Прорисовываю в деталях комнату, для профилактики памяти.

Вот здесь моя шашка должна быть.

Снимаю ее со стены.

Занималась с семи лет. А потом… Все. Отец запретил. Хоть она и не заточена, но папа боится, что при фланкеровке я могу ударить лезвием себе по лицу, шее или кисти. И травмироваться. Почти килограмм стали все-таки.

Шашка ощущается в руках приятной тяжестью и знакомой формой. Перехватываю за рукоять, балансируя.