Воин Сумрачных гор - Ольга Вешнева

растерзает врагов с той же яростью, с какой кэнпаны треплют добычу. Он будет править стаей долго и благополучно, и передаст свою силу многим наследникам.

– Да будет так, – подтвердила державшая его на руках мать и ласково уткнулась носом в плечо отца…

Алайни вздрогнул и очнулся. Встав, он встряхнулся и спустился к реке.

В воспоминаниях, атаковавших молодого вампира, словно крылатая стая мошкары, его отец Олрайм и мать Тэмиа вновь предстали перед ним. Это были рослые, гибкие, превосходно сложенные создания, изящные, но не истощенные. Изучая свое отражение в зачерпнутой ладонями речной воде, Алайни заметил, что похож на отца, но менее красив. Волосы Олрайма насыщенного смолянисто-черного цвета искрились на солнце белыми отблесками. Их густая шелковистая грива опускалась до поясницы в свободном падении… Блеклые волосы Алайни были тускло-черными с серо-сизым оттенком. Как будто бы облепленные инеем или вымазанные в осенней грязи, они свисали облезлой метелкой чуть ниже плеч, а их расслоившиеся кончики снова требовали стрижки. Мускулатура Олрайма была хорошо заметной, но красиво гладкой, не резкие перепады ям и кочек. Крупные голубые глаза были слабо заглублены под свод тонких бровей, и Алайни унаследовал его взгляд. Скулы и подбородок отца были немного шире, а нос – почти такой же, средний и по длине, и по ширине. Губы Алайни достались от матери – четко выделенные и не такие узкие, как у отца.

Тэмиа считалась лучшей охотницей Клана Сумрачных Гор. Она могла бы воспользоваться привилегией жены вождя, и Олрайм не отказался бы приносить ей пищу. Но Тэмиа, быстрая как лань и прыткая как скальная ящерица, не могла подолгу сидеть в норе, кроме времени вынашивания ребенка и кормления его молоком. Она жила скоростью. Родители Алайни любили охотиться вдвоем. Они легко расправлялись с большими опасными зверями и побеждали стаи четвероногих хищников.

Что случилось с ними? Почему они не вернулись с охоты?

Алайни сделал глоток зачерпнутой в ладонь воды из речки, умылся и пришел к оставленной в лесу звериной туше, не дождавшейся лесных любителей свежего и не очень мяса. Понюхав облепленную насекомыми шею зверя, он отступил в тень плакучего дерева. Пока он был сыт настолько, что ему даже не был приятен мускусный запах. Родители точно не похвалили бы его за убийство дичи намного большего размера, чем ему требовалось для утоления голода. Огромного зверя нельзя затащить на дерево – ветки не выдержат его веса, а на земле тушу скоро найдут хищники. Еда, которой хватило бы надолго, пропадет зря. Алайни не взял с собой емкости для слитой крови – прежде ему и не снились излишки еды. Юноше стало немного стыдно за нарушение закона природного равновесия, и он постарался себя успокоить. Он убил не детеныша или беременную самку. Взрослый самец пробудил его азарт вызовом на бой. Лотолм жаждал сражения, и получил.

Углубившись в тень, Алайни лег на правый бок. Едва он закрыл глаза, ему снова явились родители.

После удачной охоты они дремали на теплом гладком камне среди влажных папоротниковых куртин. Ветер тихонько раскачивал деревья над ними. Рыжие пятнышки закатного солнца бродили по их прильнувшим друг к другу полуголым телам, темной зелени и усыпанной прошлогодней листвой земле.

Маленькому Алайни быстро наскучило охотиться на неуловимых солнечных прыгунов. Заросли папоротников казались ему дремучим лесом. Он нырнул в мокрую чащу, надеясь обнаружить в ней что-нибудь интересное, с чем можно поиграть. Из-под приподнятого над землей корня высунулась черная мордочка с зелеными бакенбардами. Зверек хриплым шипением попытался отпугнуть незваного гостя от норы. Отважный маленький хищник схватил зверька за шею и вытащил из укрытия. Прижав извивающуюся добычу к земле, Алайни понарошку укусил ее за спину. Он только что поужинал, отец принес вкусную олениху и уступил ему свое право есть первым. На мгновение отпустив зверька, он снова его поймал и запустил острые коготки в пушистую шкуру.

– Алайни! – над ним нависла тень матери.

Удерживая зверька за шею правой рукой, мальчик обернулся.

– Отпусти его, – приказала мать.

Ее бледно-желтые глаза смотрели на него сердито и настойчиво, а кончики прикрытых рыжими косичками ушей напряженно заострились.

– Не отпущу, – возмущенно пискнул Алайни. – Моя добыча. Я сам ее поймал.

– Я рада, что ты научился охотиться, малыш, – ласково улыбнулась мать, перехватив его руку державшую зверька. Она разогнула его слабые пальцы, и зверек убежал в лес. – Но это не твоя добыча.

– Почему? – обиделся Алайни.

– Ты хорошо поел, – уложив сына на лопатки, Тэмиа пощекотала его полный живот. – Выйдешь на охоту, когда снова захочешь кушать.

– А если мне тогда не попадется этот зверь?

– Поймаешь другого зверя. А ему суждено будет пожить еще немного. Может, его ждут самые счастливые дни короткой жизни.

– Если ты будешь ловить всякое проскочившее мимо создание, то оставишь без еды своих детей, – подбежавший отец присел рядом с ними. – Ты должен бережно относиться к природе, соблюдать ее вечные законы. Если ты предашь Сумрачные Горы, они тоже предадут тебя…

Алайни встряхнулся, отгоняя наваждение. Его родители не предавали Сумрачных Гор, но, выходит, горы их предали.

Глава 11. Изгнанник

Алайни

Протяжный рык известил молодого вампира о приближении четвероногого охотника, учуявшего легкую поживу. Алайни взобрался на вершину дерева. К туше лотолма неспешно подошел кэнпан. Гигантские дикие кошки обитали высоко в горах на темной стороне и редко спускались в леса. Синевато-серая шкура хищника, раскрашенная фиолетовыми пятнами с голубой сердцевиной, мерцала в полутени, словно эльфийский щит из драгоценного металла.

Потрогав тушу розовым носом, кэнпан растопырил белые усы и приподнял кисточки на ушах. Вместо того, чтобы заняться пожиранием мяса, он скакнул через мертвого лотолма и, выпустив когти, полоснул ими по нижним ветвям дерева, на котором притаился вампир. Алайни замер, готовый перепрыгнуть на соседнее дерево. Ревущий кэнпан во всю ширь разинул пасть. Шесть его страшных клыков защелкнулись ружейным затвором на расстоянии вытянутой руки от юноши. Алайни не шевелился и почти не дышал. Он мог бы зашипеть или зарычать в ответ, но понимал, что лучше не подпитывать ярость кэнпана, а сдаться, уступить. Зверь жмурился и фыркал, нюхая воздух. Хрупкие ветки кустарников с треском ломались под ударами его нервно извивающегося хвоста. Отступая, кэнпан снова поднял светло-голубые глаза на испуганного вампира, теперь в них отражалось больше тоски, чем гнева, и жалобно мяукнул, будто подзывал котенка.

Боль потери на миг объединила природных соперников.

Алайни понял, в чей груди билось крошечное сердце, вырванное его собратом – предателем. Он вспомнил и голубой с фиолетовыми пятнами мех