И в горе, и в радости - Наталия Ломовская

— Слыхал? — Эрберг дотронулся сзади до плеча Марка трехпалой рукой. — Шуты из Думы думают подкинуть народу новую мульку: право на пр-риродную р-ренту показательно обсуждают. Как полагаешь, электорат-то дегенерат-то и на этот раз клюнет?

— Не знаю. — Марк явно размышлял о чем-то своем. — Обмануть обманутых не так-то просто. Во всяком случае, наш человек в корпусе уже контролирует данный процесс.

Они переглянулись.

— «Уже контролир-рует»! — по-дружески передразнил его Эрберг. — Ты любишь все держать под контролем. Потому и сделку мы заключили р-р-редчайше выгодную. Но таки главная схватка — впер-реди.

— Нет, брат. — Марк иногда называл, да порой и считал Эрберга братом. — Силен не тот, кто побеждает в схватке, а тот, кому удается избежать борьбы.

Услышав слово «борьба», Харон невольно усмехнулся. Он в совершенстве владел основными приемами джиу-джитсу и не однажды уже находил самое достойное применение собственным знаниям. Обычно немногословный, китаец счел на сей раз возможным внести свою азиатскую лепту в ход разговора:

— Если долго сидишь у реки, то когда-нибудь по ней проплывает труп твоего врага. Недеяние иногда бывает полезнее деяния. В этом заключена великая правда учения Дао.

— Видел я твое недеяние, — сказал недоверчивый Эрберг. — Ты тогда пятерых раскидал, мало им не показалось. А один, я слышал, до сих пор куриный бульон с сухариками через трубочку кушает!

Между тем светофор, как бы передавая всем городским одиссеям, всем стражникам и пленникам дороги весточку от близкой уже питерской осени, которая всегда приходила с Выборгской стороны, мигнул пару раз желтым оком и на долю секунды замер, словно хотел сам для себя решить: зеленый или красный. Харон без единого толчка остановил машину на перекрестке.

— Марк Дмитриевич, ну так как же? Что р-решаем с тр-раншем? У нас теперь карт-бланш в кармане имеется, и мы… Марк! Заснул, что ли?!

Краснов не спал. Он думал о Кире. Интересно, получила ли она духи, названные в ее честь? А если получила, то понравились ли они ей? И главное: поняла ли она, что духи созданы по идее Марка в экспериментальных лабораториях его фармацевтического концерна? По изящной задумке Краснова выходило буквально следующее: МАРК создал «Киру». Она умница, она должна, просто обязана оценить!

Ведомый Хароном, «ягуар» вновь набирал ход, вернее сказать, вновь крался по своим сложпопересеченным асфальтовым тропам. Марк Дмитриевич, не слушая назойливого Эрберга, шарил по радиоволнам в надежде отыскать среди бесконечных шансонов и пустопорожней новостной болтовни любимую радиостанцию — «Орфей».

Сквозь напластования звуковых диссонансов зазвучало напряженно-торжественное григовское вступление к танцу Анитры. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Марк понял: это звонит его мобильник. И еще он с тревогой почувствовал, что этот звонок чудом долетел до него от охраняемой лишь с одной стороны границы — зыбкой, призрачной, судьбораздельной границы между жизнью и смертью.

Александра ехала на Васильевский остров, а внутри у нее закипал ураган. Торнадо! Чтобы немного отвлечься, она внимательно следила за движением, считала до ста и обратно, напевала старые эстрадные песенки. Но одна мысль не давала ей покоя, жгла и дырявила мозг, словно и не мысль то была, а серная кислота! Как она, Александра, могла быть так невнимательна к своей дочери? Как она не поняла, что ее единственный, драгоценный ребенок уже вырос и ей теперь нужно что-то, кто-то еще, помимо матери и тетки, помимо тихих вечеров перед телевизором? Как же можно было так ее просмотреть? Да кто угодно сказал бы — девчонке двадцать лет, ей нужен парень! Пусть не замуж, нет — замуж ей рано, Александра не вынесла бы этого, не отпустила бы Киру никуда. Но можно было бы найти приличного мальчика, чтобы Кира с ним встречалась. Вот у Фаины Сергеевны, директрисы одного магазина, сын очень славный мальчик. Костя, кажется, зовут. Чуть старше Киры и уже работает. Менеджер какой-то… В любом случае мальчик Костя мог бы сопровождать Кирочку повсюду, и в театр и в кино, был бы мил и услужлив — помня о том, где его матушка работает…

Поймав себя на такой мысли, Александра покраснела. Да и что толку пить боржоми, когда печень отвалилась! Все, поезд ушел. Не будет Кира ездить на свои обожаемые премьеры с почтительным мальчиком Костей. Она уже сбежала с проходимцем. С чужим мужем к тому же!

— Надо же, какая молодец девочка, — высказалась Галина после ухода Наташи.

— Кто молодец? — переспросила совершенно потерявшая соображение Александра.

— Кира наша, кто ж еще! Увела мужика у одноклассницы и в ус не дует!

— Это потому, что у нее нет усов, — кротко пояснила сестре Александра.

Теперь она кротости в себе не ощущала. Напротив того, клокотала, как Везувий. В ней странным образом сплелись жалость к Кире, вина перед ней и обида на нее. Собственно, она еще не знала толком, что будет делать, если обнаружит дочь, выражаясь фигурально, в объятиях любовника. Бросится с обвинениями? С поцелуями? Обласкает и примет под крылышко виновную парочку или проклянет с вершин оскорбленного материнского достоинства?

Кстати, совсем не факт, что парочке захочется идти к ней под крылышко. Но этого Александра во внимание не принимала. Ей, привыкшей к своей пусть относительно небольшой, но все-таки власти, казалось, что она в состоянии развернуть ситуацию по-своему. Да, она выпустила дочь из-под контроля. Она просмотрела какие-то перемены в обожаемом ребенке. Из-за этого начались проблемы. Но теперь она поняла свою ошибку, и все должно измениться…

Боже, какой ужасный дом! Александра сверилась с бумажкой, на которой Наташа записала адрес сбежавших любовников. Да, все верно. Но какой кошмар!

Это был один из тех старых питерских домов, которые давно уже стоят только на честном слове. Полуразрушенный подъезд, истертые шагами времени, выбитые ступени. Холод, и сырость, и грязь. Запах кошек. На первом этаже какой-то мебельный склад — там, очевидно, шум стоит целыми днями, во всем доме слышно!

Задыхаясь — от брезгливости и от волнения, — Александра поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Дом явно знавал лучшие времена — перила на лестнице были чугунные, с цветочной вязью, а на ступенях сохранились медные крепежи для дорожки. Парадный вход!

Подавив нервный смешок, Александра остановилась у обшарпанной двери, которая, как и весь подъезд, как и сам дом, явно была пережитком прошлых лучших времен. Двустворчатая тяжелая дверь, лет пять назад она была безжалостно выкрашена грязно-коричневой, тошнотворного оттенка краской, но до того, быть может, как к ней приложили руки неведомые добродеи, числилась благородной дубовой дверью. Не исключено. Теперь ее испохабила краска, и не только — еще жестяная цифра «три», прибитая толстыми гвоздями, еще четыре разнокалиберные кнопки звонков, выросшие на стене рядом. У каждой кнопки было пришпандорено по деревянной дощечке, на которых разными способами — где химическим карандашом, где выжженной вязью — были написаны незнакомые Александре фамилии. То есть, надо так понимать, в квартире живут несколько семей. Куда ты попала, Кира, Кира!