Форсаж на крови - Николай Леонов

– У нас хирургическое отделение, – поддержал молодого коллегу Ермаков.

Психолог удовлетворенно кивнул.

– Насчет взяток они оба соврали, а насчет лечения алкозависимости – нет, – сообщил он. – Это были просто пробные вопросы. Для определения отправной точки лжи. Что-то вроде тест-драйва…

– Кто вы такой, черт возьми? – не выдержал Константин. – Зачем нас здесь собрали? Может, кто-то объяснит мне, что все это значит…

– Я! – Психолог поднял вверх левую руку, опережая готового вмешаться в дискуссию Гурова. – Я могу все объяснить. Ничего загадочного тут нет. Дело в том, что я – психолог, и ныне покойный Виктор Петрович Куприянов был одним из моих клиентов. Виктор Петрович не хотел этого афишировать… При жизни… Так что извините, что вам приходится узнавать об этом вот так… Но, в конце концов, суть ведь не в этом. Я здесь для того, чтобы сообщить нечто важное. За час до самоубийства Виктор Петрович позвонил мне. Это был наш последний сеанс, как психолога и клиента… – Лозинский, попыхивая сигаретой, умудрялся держать в поле зрения лица всех троих медиков. – Виктор Петрович доверял мне. И он сообщил, что случилось… Рассказал, почему решил свести счеты с жизнью. Видит бог, я пытался остановить его. Отговорить от этого опрометчивого поступка, но…

Андрей замолчал, ему уже не требовалось продолжать начатый монолог. Психолог увидел все, что хотел увидеть. Реакция на его последние слова со стороны собравшихся была незамедлительной.

Златогорский заинтересованно подался вперед. Страх в его глазах сменился любопытством. А вот оба хирурга, напротив, испугались. Ни Ермаков, ни Перекатнов не сумели скрыть охватившей их паники.

Стекла очков Дмитрия Ульяновича запотели. Он поспешно сорвал их с переносицы, протер платком и водрузил на прежнее место. Руки пожилого хирурга заметно подрагивали от волнения. От былой отрешенности не осталось и следа.

Лицо Константина Перекатнова покрылось мертвенной бледностью. Он приподнялся в кресле, но, обернувшись и встретившись глазами с двумя сыщиками, покидать свое место передумал. Опустился обратно и быстро сплел пальцы рук. Лозинский знал, что при помощи такого нехитрого психологического жеста Перекатнов намеревался закрыться от дальнейшего общения. И именно по этой причине психолог обратился к нему первому:

– Не хотите поделиться, Константин?

– Поделиться чем? – Перекатнов и сам не заметил, как его голос повысился на полтона.

– Причиной вашего конфликта с покойным Куприяновым.

– О чем вы вообще говорите? – Молодой хирург презрительно дернул верхней губой. – Между нами не было никакого конфликта. Я не знаю, что вам там сказал Виктор Петрович… Может быть, он был не в себе…

– Может быть, – не стал отрицать психолог.

– Но никакого конфликта у нас не было. Да, мы спорили в тот день… И за день до этого, кажется, тоже… Но, как я уже говорил ранее, это были обычные рабочие моменты…

– Какие именно моменты?

– Сейчас я уже и не вспомню… – насупился Константин. – Мы поговорили, и я забыл. Если это так важно, я могу попробовать вспомнить… Речь вроде шла о каком-то пациенте. И его послеоперационной программе реабилитации.

Лозинский криво усмехнулся и поднял взгляд на Крячко.

– Он врет? – буднично поинтересовался Станислав из-за спины Перекатного, словно молодого человека тут и не было.

– Как сивый мерин, – кивнул Андрей. – Сбивчивая речь, уход от прямых ответов, повышение голосовых интонаций. В мимике лица также присутствуют характерные микровыражения…

– Какие еще, к чертям собачьим, микровыражения? – вспыхнул Перекатнов. – Что за псевдонаучная ересь? Этот человек пьян! – Он все-таки резко поднялся на ноги, развернулся лицом к выходу, но больше не смог сделать ни шагу, так как буквально врезался в широкую могучую грудь полковника Крячко. – Пропустите меня! Слышите? У меня нет ни времени, ни желания заниматься этим… маразмом! Никак иначе назвать это все язык не поворачивается!

– А куда вам торопиться, господин Перекатнов? – Станислав вполне дружелюбно опустил руку на плечо молодого хирурга. – Рабочий день давно уже кончился…

– У меня есть еще и личная жизнь…

– Страх, прикрытый агрессией, – констатировал Лозинский. – Готов поспорить, господа сыщики, его пульс зашкаливает сейчас за сто пятьдесят.

– И чего он боится? – спросил Гуров.

– Этого я наверняка сказать не могу, – пожал плечами психолог. – Я читаю только эмоции, но не мысли. – Взгляд его переместился на Ермакова. – Может быть, вы подскажете нам, Дмитрий Ульянович? Вам известно, чего так боится ваш заместитель?

– Нет… Я понятия не имею… – Заведующий хирургическим отделением вновь опустил глаза в пол.

– Ну а вы, Сергей Александрович?

– Что «я»? – встрепенулся Златогорский.

– У вас есть что сообщить по делу? Относительно конфликта вашего предшественника на посту главврача с хирургами?

– Мне ничего не известно об этом, – покачал тот головой.

– Ясно. – Лозинский поднялся на ноги, коротко кивнул сыщикам и направился к выходу из кабинета.

Гуров и Крячко последовали за ним. Станислав, оказавшись в больничном коридоре последним, прикрыл за собой дверь в кабинет «главного».

– Ну что? – с ходу поинтересовался он, понижая голос почти до шепота.

– Значит, так. С точки зрения психологии, картина ясная. Златогорского можете отпустить. Он действительно ничего не знает. Ни малейших признаков лжи.

– А его первоначальный страх? – подозрительно прищурился Гуров. – Вы ведь заметили его, Андрей Борисович?

– Конечно, заметил, Лев Иванович. Я все замечаю. Страх у Сергея Александровича был, но он рассеялся, едва я начал блефовать. И это я тоже заметил… А значит, его страх связан с чем-то другим, а не со смертью шефа.

– Например, с чем?

– Понятия не имею. Может быть, это страх перед грузом ответственности, который свалился ему на плечи… Может быть, родители в детстве пугали его злыми милиционерами… А может, он и скрытый маньяк… Но это точно другая история. А вот те двое… Они определенно говорят вам гораздо меньше того, что знают. В особенности молодой медикус. Заведующий, возможно, врет, просто прикрывая молодого коллегу. Так или иначе, на вашем месте я начал бы трясти в первую очередь его, Ермакова. Он – скрытый алкоголик, и расколоть его будет проще. Любая зависимость, будь то наркотическая или алкогольная, не способствует стойкости духа…

– Кто бы говорил, – беззлобно фыркнул Крячко.

– Я не завишу от алкоголя, это он зависит от меня, – произнес Лозинский, поправляя свой плащ.

– Звучит, как наклейка на бампере автомобиля.

– А что? Хорошая мысль, – одобрительно кивнул психолог. – Надо сделать себе такую наклейку. И кстати, раз уж мы заговорили об автомобилях, кто-нибудь из вас, парни, отвезет меня обратно в ту точку, с которой меня сорвали?