Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям - Стефания Андреоли

темы, пытается наблюдать за друзьями, а затем подражать тому, что делают они, когда собираются вместе, и приспосабливаться к ним – смеется их шуткам, пытается клеиться к новенькой девушке, которую привела с собой его подруга… Однако его усилия не приносят желаемых результатов, он продолжает жить в своей пещере и испытывать дискомфорт, который и привел его к психотерапевту.

Ходить куда-то с друзьями для Валерио – наказание. Мир для него – место несвободы, и другие всегда кажутся ему злыми амбалами из того крыла тюрьмы, где держат самых жестоких преступников, даже если это ребята, с которыми он играет на районной баскетбольной площадке.

– Чувство дискомфорта приходит сразу, через несколько минут. Я замечаю его, потому что чувствую, словно меня самого там нет, как будто я вышел из дома, но не вышел. К этому моменту меня начинает охватывать паника. Я начинаю думать, что это заметно со стороны, что другие видят: я незнакомец и незваный гость, а не тот парень, которым меня считают мои друзья, но которого в конечном счете не знаю даже я…

То, с чем сталкивается Валерио, – невозможность дать к себе приблизиться, так как это несет в себе риск стать видимым. Это чувство хорошо знакомо тем, кто встретился с собой, не понравился себе и посчитал, что он обречен быть человеком, которому нельзя выставлять себя напоказ. А также тем, кто еще с собой не встретился и, следовательно, не собрал себя воедино.

Если самость недостаточно аутентична, ее нельзя отправлять на встречу с другим.

Действительно, в успешных отношениях я обязательно предшествует мы, ведь, чтобы стать мы, каждому необходимо представить свое я как жизненно важный и активный компонент отношений. Если самость недостаточно аутентична, ее нельзя отправлять на встречу с другим, она будет ненадежна, недостаточна и станет источником глубокого стыда. В таких случаях самость либо прячут в укрытии, каким стал собор Парижской Богоматери для Квазимодо, либо на нее набрасывают маскировку, чтобы не отправлять в люди обнаженной, со всей ее внутренней бездной нараспашку. Чтобы гарантировать собственное психическое выживание в тех случаях, когда формирование истинного я осталось незавершенным, человек подчиняется тирании своего персонажа. По сути, маска – это роль, это жанр, она отвечает характеру поведения персонажа в соответствии с его описанием. Доктор Баланцоне, Коломбина, Арлекино[36] – вы узнаете их по манерам, по костюмам, по репликам. Играть роль – занятие нервное, и такое актерство может привести человека к краю пропасти. Персонаж обманывает человека, заявляя, что у него есть преимущество: им руководит режиссер, сюжет, обязательство дойти до финальной сцены без неожиданностей и импровизаций. Эта игра может обнадежить человека, ведь, по сути, у развития психики и личности не всегда есть альтернатива. В результате человек оказывается на краю пропасти.

Дело в том, что если в театре вымысел – это договор, заключенный между актерами и зрителем (зрители знают, они покупают билет, чтобы посмотреть спектакль), то актерство вне сцены – болезненный обман. Для всех.

Когда это происходит с Валерио, ему приходится притворяться, чтобы вести себя хоть как-то (почти каждый раз, когда он трезв). Он говорит, что в таких случаях начинает внутренний диалог, который освобождает его от встреч с другими, разговоров с ними и любой другой формы взаимодействия. Он закрывается в отношениях с единственным человеком, который, хоть и чужд ему, все же чужд менее других. С самим собой.

Он говорит о том, как его видят окружающие, что они о нем думают, насколько плохое впечатление он производит, пригласят ли его и в следующий раз, и даже – а вдруг его пригласят и в следующий раз?

В определенный момент, спустя месяцы, месяцы и месяцы, мы вместе приходим к сути проблемы. И суть в том, что Валерио гомосексуален.

По словам Валерио, это известно только мне и ему.

Он считает неприемлемым вынести свою правду и настоящую версию себя в свой социальный круг. Он даже не может объяснить почему и говорит:

– Я знаю, родители отнеслись бы к этому нормально. Да и друзья не стали бы ставить меня в неловкое положение, они мои друзья, я не выбрал бы в друзья идиотов. Не знаю, почему я притворяюсь. Я правда не знаю.

Снова выясняется, как и в случае с причиной, по которой он ко мне обратился, что Валерио всегда выкладывает только часть целого. И действительно, он скрывает не только свою сексуальную ориентацию. Он говорит мне:

– Возможно, я не выкладываю всей правды ни о чем. Друзья не знают, что мне нравится не электронная музыка, под которую мы танцуем в клубах, а итальянская эстрада. Возвращаясь домой в четыре утра, я слушаю Ультимо![37] Не думаю, что я когда-нибудь говорил друзьям, что мой отец несколько лет просидел без работы. Не думаю, что когда-нибудь посвящал их в то, что начал репетиторствовать, давая уроки химии двум мальчикам…

Я спрашиваю о причинах – вопрос уровня психолога-новичка, но я не могу не задать его. И я просто спрашиваю:

– Почему?

Ответ, который он мне дает, полезен обоим:

– Я не знаю, что они могут подумать. Все они кажутся мне такими уверенными в себе, им так легко быть самими собой, они так невосприимчивы к чужим суждениям… Они словно позволяют себе быть такими, какие есть, невзирая на мнение других. А я в это время переживаю даже по поводу того, что бы они сказали, узнав, что у меня есть татуировка, которую никогда не видел никто, кроме моего тату-мастера…

Валерио вызывает во мне умиление, и однажды я сказала ему слова, которые мне уже доводилось говорить другим клиентам его возраста, с таким же чувством одиночества, отчуждения, несоответствия, из-за которых они ощущали себя осужденными на пожизненный срок с максимально строгими условиями содержания. Я ответила Валерио: все молодые люди, которых я знаю, приходят в кабинет психолога с такой же сильной тревогой, считая себя социально некомпетентными.

Каждый из них был уверен, что он хуже всех других. Каждый из них был талантлив, но каждый довольствовался неудачей.

Не торопитесь считать их жалкими. Как пишет Никола Ладжойя[38], есть такой медальный зачет, в котором побеждает проигравший[39].

Сообщая Валерио, что его откровение не стало для меня совсем уж неожиданностью, я вспомнила Гайю, двадцати шести лет, работающую студентку. Она ходит ко мне уже довольно давно, потому что испытывает сложности во взаимоотношениях с другими – с тех пор, как почувствовала себя исключенной из коллектива в старшей школе. Однако мы проделали большую работу, и в последние годы ей удалось собрать вокруг себя группу друзей, с которыми она проводит время и которые разделяют ее увлечения.

Однако недавно она, как и Валерио, рассказала мне о новых изменениях в своей траектории развития. Как и Валерио, она ощущает, что больше не движется вперед, а скорее откатывается назад. То, что она смогла для себя выстроить, после пандемии распалось, не выдержав удара. Она не была отрезана от коллектива, как это произошло много лет назад, когда ее класс решил, что она слишком странная. Из-за ковида не все, что они делали раньше, воспринималось теперь как жизненно важное и необходимое. Большая часть разговоров теперь не имела смысла, стилю жизни был нанесен удар. Гайе, однако, трудно посчитать весомыми причины, по которым ее компания распалась; она лишь знает, что ее больше не приглашают. Ей доводилось видеть кое-кого из остальных в обычном месте их встреч, а ей ничего не сказали. Она чувствует себя одинокой, ей кажется очевидным, что кто-то – но не она – тем не менее смог поддерживать связи, в то время как ее опять бросили на произвол судьбы.

У Мириам, двадцати одного года, похожая история: она предпринимала различные попытки стать частью чего-то большего (компании, коллективной идентичности) и всегда ощущала себя обузой, человеком, чье присутствие в коллективе не приветствуют и чьего отсутствия никто и не заметит. Лишней. Ей всегда была присуща привязчивость и уступчивость, она всем и всегда говорила да, а теперь не может понять, как так получилось, что ее все же не приняли, не полюбили, не захотели